Неожиданно в спину ему подул сильный сквозняк. Пространство вокруг казалось безразмерным. Наверное, он в холле, у центрального входа в здание. Но какое направление выбрать? Илан был совершенно дезориентирован. В темноте он далеко не уйдет. Илан сгорбился, как старик, дошаркал до угла, сел, вцепившись обеими руками в палку, и вдруг услышал треск. Что это? Круглый глаз фонаря появлялся и исчезал, перемещаясь с молниеносной скоростью. Илан резко выпрямился и нанес удар в пустоту. Свет продолжал свой странный танец, луч выстреливал ему в лицо, отскакивал в сторону, вспыхивал снова. Илан снова замахнулся, выронил дубинку и прохрипел:

– Почему? За что вы так со мной?

Свет погас, и он остался один. В темноте. Попробовал позвать на помощь, но захлебнулся в рыданиях.

Когда Люку Шардона привезли после осмотра в палату, переложили на кровать и пристегнули ремнями, Санди Клеор по-прежнему была там. Она выглядела усталой, но глаза горели от возбуждения.

– Ненавижу обследования, – признался Люка, как только санитар вышел за дверь. – Они все время что-то со мной делают. Орут в уши, вкалывают всякую дрянь, короче, обращаются как с вещью. Наверное, не понимают, что с человеком – с любым человеком! – нельзя вести себя жестоко!

Он посмотрел на часы, перевел взгляд на окно. За стеклом шел снег.

– Надо же, как метет… Трудновато будет вернуться домой, да, доктор? Вы тоже рискуете застрять здесь.

– Я никуда не тороплюсь.

– Будете описывать интересный «случай»? Вас интересует мой мозг?

– Не стану утверждать обратное.

Она что-то писала в маленьком блокноте, хотя диктофон продолжал работать.

– Делаете заметки? – спросил Люка.

– Психиатрические штучки… ключевые слова. Продолжайте, прошу вас. Думаю, история подходит к концу?

– Да, развязка близка. Я считаю, что самое интересное всегда следует приберегать для финала. Последний элемент головоломки.

Пациент выдержал паузу, пытаясь уловить реакцию врача, потом продолжил.

– Вы блестящий специалист, но вылечить меня не сумели, – укорил он Санди. – Закармливали лекарствами, применяли электрошок. Не попытайся я удавиться на прутьях кровати, так и гнил бы в палате со звуконепроницаемыми стенами – как бедняжка Сесиль и девяносто пять процентов пациентов вашей гребаной клиники.

– Вид у вас более здоровый, но вы едва не погибли. Не стоит забывать, как вам повезло.

– Я все помню.

Люка на мгновение прикрыл глаза.

– Ладно… Пожалуй, нам пора вернуться в «Сван-сонг». Это название похоже на английское – «Сван’с сонг»… Как это, по-вашему, переводится? Когда-то давно я вроде бы знал, но вспомнить не могу. Ну же, док, скажите мне.

Она взглянула на свое отражение в оконном стекле и проговорила бесцветным голосом:

– «Лебединая песня». «Сван-сонг» означает «Лебединая песня»…

День третий

Свет возвращался медленно, неохотно, отказываясь прогревать толстенные, покрытые плесенью стены, не желая бороться с непогодой и привносить в жизнь яркие краски.

Илан лежал, свернувшись клубком, он промерз до костей и окончательно лишился сил. После очередной кошмарной ночи организм просто отказывался функционировать.

Он не переставал терзать себя вопросами. Почему убийца с отверткой не устранил его? Почему решил поиграть с ним, вместо того чтобы убить, как Моки и Лепренса?

Нужно выбираться из этого кошмара. Перелезть через ограду и идти в горы. Это вопрос его психического выживания. Еще два дня в клинике, и он окончательно поедет мозгами – или сдохнет. Он думал о похожей на скелет женщине, запертой на четвертом этаже, в палате со стенами, исписанными словом «Жакоб». Не может быть и речи о том, чтобы оставить ее гнить в проклятой клинике и сбежать, не получив ответов.

Он вытащит несчастную и заберет ее с собой. Было 8:19. Тело болело, ныло, скрипело и хрустело, грозя развалиться. Цвета на витраже посветлели, но остались тусклыми. Илан бросил осуждающий взгляд на религиозные фигуры. Что делает в этих стенах Христос? Кому нужна вера в прибежище безумия?

Он вошел в коридор напротив, узнал «шахматный» пол, стены с облупившейся штукатуркой и вздохнул с облегчением, поняв, что вернулся в жилую зону. В дверях кухни стоял Ябловски и жевал бутерброд.

– Мы уже начали о тебе беспокоиться, – сказал он, оглядев Илана. – Где ты был?

В наглухо застегнутой куртке, с железным прутом в руке Илан напоминал траппера. Налитые кровью глаза лихорадочно блестели. Фе, Хлоэ, Жигакс и Филоза завтракали за столом.

– Вижу, вы здорово спелись в мое отсутствие, – срывающимся голосом произнес Илан.

Хлоэ встала и подошла к нему. Ее волосы сильно посветлели, и она стала похожа на себя прежнюю.

– Да у тебя жар… Сможешь сегодня играть? – Она пощупала ему лоб.

Илан отшвырнул ее руку:

– Оставь меня в покое!

Он налил стакан воды и выпил большими жадными глотками. Вода показалась ему омерзительно теплой. На лбу выступила испарина, как будто температура действительно поднялась.

– Кого-то держат взаперти на четвертом этаже… – Илан распахнул куртку. – Плевать, верите вы мне или нет. Если у одного из вас есть ключи, дающие доступ в женское отделение крыла, я бы попросил его открыть решетки. Мне необходимо подняться как можно выше, будь она трижды неладна, эта клиника!

Илана по-прежнему мучила жажда, он залпом выпил еще один стакан воды и продолжил:

– Я выхожу из игры, мне не нужны триста тысяч евро, я хочу одного – добраться до несчастной женщины! Неужели вы не понимаете?

Ябловски прислонился к стене и скрестил руки на груди.

– Хочешь, чтобы мы помогли тебе выполнить очередное задание? – небрежным тоном спросил он. – Не исключено, что некто действительно заперт на четвертом этаже и ты должен освободить его или ее, чтобы получить конверт, новый ключ или двух лебедей. Неплохо задумано, Дедиссет, но я в этом участвовать не собираюсь.

– Я с ним согласна, – сухо бросила Фе. – С чего бы нам доверять тебе? Я не стану рисковать, открывая одну из решеток, так что не пытайся заморочить нам голову, договорились?

Илан встретился взглядом с Жигаксом, но тот поджал губы и покачал головой.

Они психи, все как один, и не могут вырваться из сетей проклятой игры. Илан повернулся к Хлоэ.