— Здорово они нас потрепали, черт бы их взял!

На экране вспыхивали подбитые самолеты. Небо с низкими серыми тучами, а под ними — чужая земля. Дуэль в воздухе, над Бирмой! Знаменитые «Крылатые тигры[45]»! Каждый мальчишка, каждый мужчина, сидящий в этом кинозале, мечтал стать «Крылатым тигром»; каждая женщина и девушка была готова отдать свое сердце «Крылатому тигру». А как здорово разрисовали они свои старые самолеты «Кертис П-40» — в виде акул с зубастыми челюстями! Они были настоящими смельчаками. Настоящими героями! Они не побоялись выставить свои самолеты против куда более скоростных и технически совершенных «Джэп зироуз».

В воздушной схватке над Рангуном «Тигры» сбили двадцать из семидесяти восьми японских истребителей — а сами не потеряли ни одного!

Зал взорвался аплодисментами. Послышались восторженные свистки. Глаза Нормы Джин наполнились слезами. Даже Баки украдкой вытирал слезы. Зенитные батареи поливали противника огнем, подбитые самолеты падали на землю, объятые дымом и пламенем. Зрелище казалось запретным. Знать о чужой смерти все как-то неловко. Смотреть, как умирают люди, некрасиво. Смерть священна, это частное, интимное событие, но война перевернула все представления, в том числе и о смерти. Фильмы о войне перевернули и изменили все. Ты не только отстраненно наблюдал за чужой смертью, тебе представлялась возможность увидеть зрелище, коего были лишены сами умирающие. Должно быть, именно так Бог видит нас. Если, конечно, смотрит.

Баки так крепко стиснул руку Нормы Джин в своей, что та поморщилась от боли. И тихим, но встревоженным голосом произнес:

— Я должен идти, Малышка.

— Идти?.. Куда?

В мужской туалет, что ли?

— Я должен быть там, вместе с ними. Пока еще не поздно.

Норма Джин рассмеялась. Наверное, он просто шутит. И пылко поцеловала его. Обниматься и целоваться в кино вошло в привычку с первых же дней знакомства. Как и где лучше узнать друг друга?.. «Крылатые тигры» исчезли с экрана; теперь там показывали свадьбу какого-то джи-ай. Улыбающиеся солдаты — в отпуске, на военных базах и кораблях. «Свадебный марш» гремел просто оглушительно. Сколько свадеб! Сколько невест — всех возрастов. Торопливость, с которой пары появлялись и исчезали на экране, вызывала улыбку — уж очень все это походило на комедию. Церковные бракосочетания, гражданские. Скромные и пышные свадьбы. Сколько сияющих улыбок, сколько крепких объятий! Сколько страстных поцелуев. Сколько надежды. Публика в зале хихикала. Война — занятие серьезное и благородное. А любовь, все эти свадьбы и женитьбы… просто смешно!..

Рука Нормы Джин опустилась, скреблась, точно маленькая мышка, в паху у Баки. Удивленный Баки пробормотал:

— М-м-м, детка, ну, не тут же! Эй, перестань, ты что!.. — Но тем не менее обернулся к ней и крепко поцеловал в губы. Разжал их, вечно сопротивляющиеся, и протолкнул язык глубоко в рот. И она, постанывая и извиваясь в его объятиях, принялась сосать этот язык. Тут Баки ухватил ее за грудь, сжал в левой ладони, как сжимают мячик. Ряд сидений зашатался. Они дышали часто и хрипло, как собаки. Женщина, сидевшая сзади, стукнула кулачком по спинке сиденья и прошептала:

— Эй, вы, двое, ступайте-ка домой! Там этим и занимайтесь.

Норма Джин, яростно сверкая глазами, обернулась к ней и прошипела:

— Мы муж и жена, ясно тебе? Так что отвяжись. Сама иди домой. Иди к черту!

Баки расхохотался. Он никак не ожидал от своей тишайшей и нежнейшей женушки такой выходки.

И только потом, гораздо позже, вдруг понял: Наверное, тогда, с того вечера, все и началось.

11

— Но куда?.. Куда она могла уехать? Неужели ты ничего не знаешь?

Гарриет без всякого предупреждения покинула Вердуго-Гарденс. В марте 1944-го. Взяла с собой Ирину. И оставила почти весь скудный скарб.

Норма Джин ударилась в панику: что ей делать теперь, без этого ребенка?

Ведь в снах и мечтах наяву ей часто казалось, что она везет свою малышку к Глэдис. И получает от Глэдис благословение. А теперь малышки не было. А стало быть, и благословения не будет.

Раз десять Норма Джин стучалась в соседскую дверь. Но подруги и соседки Гарриет по квартире тоже были в недоумении. И очень беспокоились.

Похоже, никто не знал, куда отправилась эта пребывающая в глубокой депрессии женщина со своим младенцем. Но уж точно, что не в Сакраменто к родителям, и не к родителям мужа в штат Вашингтон. Подружки сообщили Норме Джин, что Гарриет уехала, даже не попрощалась, даже записки не оставила. Хотя оплатила все счета по март включительно. Сообщили они также, будто бы Гарриет подумывала «исчезнуть» на некоторое время. По ее словам, «она была не создана для вдовьей жизни».

И еще, она была «больна», это несомненно. Все время обижала и наказывала малышку Ирину. Может, даже била ее, но так, чтобы не оставалось следов.

Норма Джин отпрянула, глаза ее сузились.

— Нет. Это неправда. Я бы заметила. Вы не должны так говорить. Гарриет была мне подругой.

И все же очень странно, что Гарриет уехала, даже не попрощавшись со своей подругой, Нормой Джин. Даже не позволив попрощаться ей с малышкой Ириной. Она просто не могла. Нет, кто угодно, только не Гарриет! Бог бы ей не позволил.

— Д-добрый д-день! Я хотела бы с-сообщить о п-пропаже человека. Мамы с р-ребенком.

Норма Джин позвонила в отделение полиции Мишен-Хиллз, но от волнения так страшно заикалась, что тут же повесила трубку. К тому же она понимала, что проку от этого звонка будет немного — ведь ясно, что Гарриет уехала по своей доброй воле. Гарриет была взрослой женщиной, мало того — еще и матерью маленькой девочки; и хотя Норма Джин любила Ирину куда больше самой Гарриет и верила, что любовь эта взаимна, поделать тут, к сожалению, ничего было нельзя.

Итак, Гарриет и Ирина исчезли из жизни Нормы Джин, словно их никогда и не было. Отец Ирины по-прежнему считался без вести пропавшим. Очевидно, уже никто никогда не найдет могилы, где покоятся его косточки. А может, японцы отрезали ему голову? И порой Норма Джин представляла себе следующую сцену. Представляла со всей ясностью и отчетливостью, как будто то происходило в соседней комнате. А может, ей просто снился сон, и она, точно в тумане, видела, как Гарриет купает свою малышку в кипящей воде и бедняжка кричит от боли и страха, и спасти ее совершенно некому, кроме Нормы Джин. И вот Норма Джин бросается на помощь, бежит по длинному коридору без дверей, пытается найти ту комнату, где происходит сейчас самое страшное, но все бесполезно. И она скрипит зубами от отчаяния и ярости.

Тут Норма Джин всегда просыпалась. С трудом поднималась с постели и тащилась в тесную комнатушку, что служила ванной. Щелкала выключателем, над головой вспыхивал ослепительный, режущий глаза свет. И, вся дрожа от страха, забиралась в ванну. Зубы ее выбивали дробь, кожа мгновенно покрывалась мурашками в горячей воде. Именно там, в ванной, обнаружил ее однажды Баки в шесть часов утра. Подхватил мускулистыми руками, вытащил из воды и отнес в спальню. И все бы ничего, но видели бы вы, как она на меня смотрела!.. Зрачки расширенные, страшные, как у животного какого. Наверное, не надо было ее трогать.