С аппетитом поглощая вишневый кобблер, Баки жалобно постанывал, словно раненое животное.

Может, для тебя и да, старина. Но мы — новое поколение. Мы — другие.

10

— Я должен ехать, Малышка.

Она словно не слышала. Треск автоматных очередей в кинохронике. Музыка, в той же кинохронике, «Поступь времени». Они были в кино. Они ходили в кино каждую пятницу. То было самое дешевое развлечение. И они шли пешком до центра города, держась за руки, точно влюбленные школьники. Бензин стал слишком дорог. К тому же еще поди его достань. Низкие, еле слышные раскаты грома где-то вдали, в горах. Сухой сильный ветер, от которого щиплет глаза и ноздри. Кому охота пускаться в столь долгий путь, да еще пешком, да еще в такую погоду! До центра, до Мишен-Хиллз-Кэпитол, было довольно далеко. Кажется, они смотрели тогда «Признания нацистского шпиона» — в главных ролях учтивый, обходительный и изысканный Джордж Сандерс и Эдвард Дж. Робинсон с тяжелым бульдожьим лицом. Влажные темные глаза Робинсона сверкали умом, выражали целую гамму чувств. Кто, как не Эдвард Дж. Робинсон, мог столь убедительно передать гнев, ярость, обиду, страх, отчаяние и тщетность всех усилий? И это при том, что он был невелик ростом и вовсе не походил на классического героя-любовника.

Уж куда ему до Темного Принца! Куда ему до мужчины, ради которого ты готова умереть!.. А может, они смотрели тем вечером «Происшествие в северной Атлантике» с Хамфри Богартом? О, этот Богарт с выпуклыми глазами, вечной сигаретой, зажатой между пальцами, дым от которой затеняет суровое, немного помятое лицо!.. Впрочем, он все равно был красавцем, Хамфри Богарт. Да еще в военной форме, да еще на большом экране! Да там все мужчины выглядели красавцами.

А может, в тот вечер они отправились смотреть «Войну пляжей» или «Дети Гитлера». Баки давно хотел посмотреть оба эти фильма. Или еще одну комедию с Эбботом и Костелло, или Боба Хоупа в «Сквозняке». Сама Норма Джин предпочитала мюзиклы: «Служебный буфет», «Встретимся в Сент-Луисе», «Все из любви к тебе». Но Баки откровенно скучал на мюзиклах, и Норме Джин приходилось признавать, что все они — пустые и глупые, что там одна сплошная выдумка, как в стране Оз.

— Ведь в нормальной жизни люди не начинают петь ни с того ни с сего, — ворчал Баки. — И не начинают плясать ни с того ни с сего, особенно когда нет музыки. — Норма Джин не стала спорить с ним и доказывать, что музыка в кино есть всегда, даже в столь любимых Баки фильмах про войну, даже в «Поступи времени» есть музыка. Зачем расстраивать мужа, который и без того за последнее время сильно похудел. И был раздражителен, как молодой и красивый пес, которого так и хотелось погладить, но ты не решалась.

Она знала, но не признавалась в том даже самой себе. Знала на протяжении вот уже нескольких месяцев. Еще до парика, кружевного нижнего белья, до щелканья камеры. Слышала, что бормочет себе под нос Баки, задумывалась над разными его намеками. Каждый вечер во время ужина он слушал по радио военные сводки. Жадно читал «Лайф», «Колльерс», «Тайм», местные газеты. Читал Баки медленно, даже с трудом, водя пальцем по строчкам и шевеля губами. Снимал старые карты со стен и заменял их новыми. Переставлял разноцветные булавки. Занимался любовью как-то рассеянно и наспех. Едва успев начать, сразу же кончал. Ой, Малышка, извини, так уж получилось. Спокойной ночи! Норма Джин держала его в объятиях, а он мгновенно проваливался в сон, как уходит на мягкое илистое дно озера брошенный в воду камень. Стране нужны были все новые мужчины, свежее пушечное мясо. Стояла осень 1943-го, казалось, эта война будет длиться вечно. Настала зима 1944-го, и ребята, которые должны были окончить школу в этом году, начали беспокоиться, что могут и не успеть, что война закончится раньше, чем их призовут. Порой, правда, значительно реже, чем раньше, Норма Джин возвращалась к старой своей мечте — поступить медсестрой в Красный Крест или стать летчицей.

Летчицей! Женщинам, умевшим летать на бомбардировщиках, не разрешали летать на них. Женщин, которые погибали на войне, не разрешали хоронить со всеми положенными военными почестями в отличие от мужчин.

Норма Джин понимала: мужчины должны иметь свои преимущества. И свои награды. Только потому, что они мужчины. Они родились для того, чтобы рисковать жизнью, и женщины служили для них наградой. Те женщины, что сидят дома и дожидаются своих мужчин. Нельзя, чтобы мужчины и женщины сражались на войне бок о бок, нельзя, чтобы возникла новая разновидность женщин-мужчин. Женщина-мужчина — это урод, это противоестественно. Быть женщиной-мужчиной неприлично. Женщины-мужчины — это лесбиянки — примерно то же, что голубые у мужчин. Да любому нормальному мужчине хочется просто удушить лесбиянку или затрахать ее до смерти, до тех пор, пока мозги из ушей не полезут, а из задницы не потечет кровь. Норма Джин слышала, как Баки с дружками насмехался над этими самыми лесбиянками, которые были еще хуже всяких там шлюх, педерастов, гомиков и извращенцев. Было нечто в этих несчастных, жалких больных лесбиянках, отчего нормальному здоровому мужчине хотелось врезать им по полной программе.

Баки, пожалуйста, не надо, мне больно!

Баки перестал обращать внимание на череп Старины Хирохито, что стоял в гостиной, на радиоприемнике. Зачастую Норме Джин казалось, что он и ее не замечает вовсе. Но Норма Джин всякий раз содрогалась, снимая с «сувенира» шарфик. Я тебя не убивала, не отрубала тебе головы. Меня винить не в чем.

Иногда во сне она видела огромные пустые глазницы черепа. И эту безобразную темную дыру вместо носа, и оскаленные в улыбке зубы. Запах сигаретного дыма, сердитый шум горячей воды, хлещущей из крана в ванную…

Ага, вот ты и попалась!..

Сидя в одном из задних рядов кинотеатра, Норма Джин сунула ладошку в большую липкую от промасленного попкорна руку Баки. Словно в темноте этого большого полупустого зала им обоим грозила опасность.

Странно, но, став миссис Баки Глейзер, Норма Джин уже меньше любила кино. Во всех этих фильмах было столько… надежды. И оттого они казались еще менее реальными. Покупаешь билет, занимаешь свое место, открываешь глаза и видишь — что? Иногда во время сеанса мысли ее витали где-то далеко-далеко. Завтра день большой стирки, и что сегодня подаст она Баки на ужин? А в воскресенье надо бы затащить Баки в церковь, а то проспит все утро. Бесс Глейзер, правда, в завуалированной форме, уже не раз выражала свое неудовольствие по поводу того, что «молодая пара» не посещает воскресных служб. И Норма Джин догадывалась, что винит в этом свекровь прежде всего ее. Как-то на днях Бесс Глейзер встретила Норму Джин на улице — та катила коляску с маленькой Ириной — и выразила крайнее удивление и неудовольствие:

— Смотрю, у тебя на все находится время, Норма Джин! Даже погулять с чужим ребенком. Надеюсь, тебе хоть платят за это?

В тот вечер сеанс начался с «Поступи времени». Музыка так и гремела на весь зал, и сердце у Нормы Джин забилось быстро-быстро. Здесь, на кинопленке, — реальная жизнь. Здесь все по-настоящему. Показывали вести с фронтов, и Баки сидел, выпрямившись, и не сводил глаз с экрана. Даже перестал перемалывать поп-корн крепкими челюстями. Норма Джин взирала на экран с ужасом и одновременно совершенно завороженная. Вот на нем возник храбрый и непобедимый «Уксусный Джо» Стилуэлл[44]. Грязный и небритый, он бормотал: