– Мама! – кричу я, подрываясь на ноги, но тут же падаю от бессилия. Адам успевает вовремя подхватить меня.

– Сарра! – раздается взволнованный голос Джона. – Дыши, родная, прошу тебя. Не уходи от меня! Не оставляй меня!

Он развязывает ее, проверяет пульс и бьет ее по щекам. Однако ее измученное лицо застыло в глубоком сне. Она не реагирует и, кажется, не дышит.

Меня трясет, в груди разрастается зияющая дыра.

– Дыши, слышишь меня! – умоляет Джон. – Скорая совсем близко!

Холодный моросящий дождь постепенно перерастает в ливень. В этот день Лафайет вместе со мной оплакивает мою утрату. Я молча наблюдаю, как гроб медленно опускается на дно могилы, и не могу сделать очередной вздох. Внутри ничего не осталось, кроме зияющей пустоты. Все слезы излиты, все мысли вывернуты наизнанку.

Мы втроем стоим напротив могилы и молчим. Слов недостаточно, чтобы объяснить боль, сковавшую мое сердце. Всю безысходность и мрак, наполнившие мою душу.

Она ушла.

Все оказалось бессмысленным. Все попытки найти ее, все жертвы и усилия. Мой приезд в Лафайет не принес успокоения, а дал одну лишь боль.

Плеча касается рука Джона. Он разглядывает меня глазами полными слез и отворачивается, чтобы никто не видел его слабости.

Адам стоит напротив и смотрит на гроб, разделяющий нас. На смерть, разделившую жизнь на «до» и «после». Теперь ничто не будет прежним. Кинг выпрямляется, и в серо-голубых льдинках мелькает боль, но он уперто сжимает губы, пытаясь не показывать мне свои эмоции.

Сколько мы уже не общались? Неделю? Две? В больнице я попросила Джона не пускать его в палату, а после выписки занялась похоронами мамы, которая так и не справилась, не смогла побороть смертельную дозу, что вколол ей Питер.

Теперь и он мертв.

Адам не отрывает от меня глаз, и, в конце концов, я не выдерживаю и ухожу, чувствуя, что совсем промокла под ледяным дождем. Каждый шаг дается с неимоверным трудом, каждый вздох тяжелее прежнего. На сердце лежит неподъемный груз.

Я больше никогда ее не увижу. Ни одна фотография не передаст ее нежный взгляд и то тепло, что она мне дарила. Ни одно видео не возродит ее звонкий смех и легкие движения. Она жила и наслаждалась, и ни одна проблема не могла ее сломить.

Я никогда не прощу себе, что не сумела ее спасти. Пока я веселилась, радовалась и любила, моя мама мучилась.

Твоим мукам пришел конец. Прости меня.

– Эмили. – Ощущаю знакомое, ни с чем несравнимое прикосновение к руке.

Я поворачиваюсь к Адаму и вижу по его взгляду, что он понятия не имеет, что сказать.

– Ты знал? – задаю ему вопрос, который не дает мне покоя все это время. – Знал, где она, и кто такой Питер?

Он делает шаг назад. В этот момент последние осколки моего сердца рассыпаются в прах, и как бы мне ни было больно отворачиваться и уходить, я все же делаю это.

Мне не удастся собрать себя по частям. Не в этот раз.

– Я не пыталась изменить тебя, не ждала от тебя этого, Адам, – шепчу я и вижу, как напрягаются его скулы. – Я просто любила тебя таким, какой ты есть, а ты постоянно от меня что-то скрывал.

– Эми, прошу. – Он поднимает свой взгляд, полный печали и горечи, и берет меня за руку.

– Куда на самом деле делся Рик? Он ведь выполнял поручение не Питера, тогда кого? – Единственные вопросы не дают мне покоя уже очень долгое время. Но Адам лишь отводит взгляд, снова скрывая от меня правду.

Я вырываюсь и ухожу прочь, оставляя позади все, что так сильно люблю.

Назад пути нет. Раны еще не зажили, ссадины на лице до сих пор пощипывают, ребра ноют, на запястьях остались следы от кабельной стяжки, а тело помнит тугие узлы веревок, что приковывали меня к стулу.

Сегодня я уезжаю в Лос-Анджелес. Вещи собраны, цель ясна: больше никогда не возвращаться в Лафайет. Я передала документы отцу, чтобы он продал дом, хранящий столько воспоминаний, заставляющих меня рыдать по ночам.

Решение далось нелегко. У Джулии была истерика, но я пообещала ей созваниваться каждый день, так что она отпустила меня. Джон до сих пор надеется, что я передумаю. Стив и Алекс долго уговаривали меня остаться, называли своей сестренкой. Адам…

Теперь я понимаю, каково это: уходить от того, кого любишь. Когда не можешь простить всей боли, когда ненавидишь именно себя. Когда просто хочешь сбежать и попробовать начать все с чистого листа.

Снова.

Я сажусь в машину и вижу в зеркале заднего вида его силуэт. Он стоит неподвижно, наблюдая за мной.

Пустота, прожигающая меня и растекающаяся по моим венам ядом, никогда не заглушит эту боль.

Теперь я понимаю все. Понимаю маму и ее решение уехать, понимаю, что есть вещи, которые нам неподвластны.

Мы уходим, потому что больше не можем дышать. Так же, как и я сейчас. У меня нет повода быть счастливой, прощать человека, которого я люблю больше своей жизни. У меня ничего нет. Я одна.

Пустота поглощает меня все сильнее с каждым километром пройденного пути, с каждым часом, разделяющим меня с этим проклятым городом, в котором я так и не смогла обрести спокойствие. В этом месте столько светлых воспоминаний, но именно они заставляют сердце предательски сжиматься.

Я уезжаю, бросая половину своей жизни, надеясь собрать себя по кусочкам, но чем дальше я еду, тем отчетливее осознаю, что части меня, моей души, остались там. Я перестаю что-либо ощущать. И мне становится легче.

Заправки за заправками, мотели за мотелями пролетают незаметно. Звонки Джулии, Джона и братьев, их голоса не пробуждают во мне ничего. Больше нечему болеть, нечему разбиваться.

Я сливаюсь со своей машиной, мчащейся по шоссе, и благодарна Адаму, что он мне не звонит.

Мы должны отпустить друг друга. У нас ничего не получилось.

Мы не смогли.

Щелчок выключателя возвращает меня обратно в воспоминания о жизни в Лос-Анджелесе. Наша скромная квартирка никогда не была лишена уюта. И сейчас, когда мамы больше нет, в этих стенах все еще хранится ее тепло. Наша маленькая кухонька, где по утрам она готовила мне вафли, ее комната, где каждая вещь наполнена ее присутствием. Квартира с ее запахом, ее смехом и нашими разговорами по душам.

Нужно поскорее продать ее и снять жилье подальше от этого района. Найти работу, перевестись в другой университет и просто продолжать жить.

Смогу ли я?

Мой взгляд замирает на ее старых туфлях в прихожей, и по коже бегут мурашки.

Никогда не прощу себе.

Я падаю на кровать и перестаю считать минуты, часы и дни. Становится неважно, сколько времени у меня уходит на поиск работы, сколько сообщений и звонков я оставляю без ответа от близких мне людей. Моя жизнь превращается в существование, которое я заслуживаю.