принадлежала. Если не затруднит, ваше императорское Величество, прошу, отправьте записку с личной просьбой соседу нашему Ильину Савве Дормидонтовичу, чтобы мне обратно продал деревню, — попросила Дуня.

— И это возможно, — ответил император, а секретарь принялся строчить самописцем, составляя текст записки. Александр I поднялся и произнёс: — Если бы все так, как вы о процветании рода заботились, не разорялось и не скудело бы даром магическим дворянство. Было приятно побыть для вас добрым волшебником, графиня. Танцуйте, веселитесь, а мне позвольте откланяться.

Перед тем как уйти, Александр I поцеловал Дуне руку, она же присела в глубоком реверансе. После того, как государь удалился, писарь сообщил, что все документы с подписями и печатями будут доставлены в особняк Лыковых, а с нынешнего дня Матвеевских-Лыковых, завтра же.

Вернувшись к тётушке, Дуня по её изумлённому виду поняла, что та всё слышала, ведь ни император, ни Дуня тайны из своей беседы не делали. «Оно и к лучшему, самой рассказывать Платоше с маменькой не придётся», — решила Дуня. Поговорить с тётушкой на балу не удалось. Дуню наперебой приглашали на танцы бравые военные, тётушка тоже в сторонке не сидела, правда, её кавалеры были значительно старше, многие находились в отставке. После танцев состоялся торжественный ужин и фейерверк, запущенный на площади. После фейерверка народ стал разъезжаться. В карете тётушка тоже разговорами Дуне не докучала, сидела, погрузившись в свои мысли, а, может, воспоминания.

В особняке, несмотря на позднее время их ждали. Поделившись кратко впечатлениями о бале, Дуня повела папеньку и Глашу в одну гостиную, тётушка — племянника и сестёр в другую, преследуя одинаковую цель: рассказать подробности.

Дуня рассказывала живо, описывая и свои ощущения. Когда дошла до момента, когда отказалась от развенчания, не удержалась и всхлипнула. Глаша тоже всхлипнула. Вскоре две подружки, обнявшись, рыдали, сидя на диванчике, а Михайла Петрович мерял гостиную широкими шагами. Наконец, он не выдержал и остановился напротив них.

— Всё, сударушки, хорош слёзы лить. Дело сделано. Дунюшка, да прекрати так убиваться, что у меня аж сердце заходится. Ну, осталась с Платошкой и пёс с ним. Раз так страдаешь, возьми своего Алёшку в полюбовники, когда он с войны вернётся. Да, знаю про гусара, Глашенька рассказала.

— Папенька, что ты такое говоришь? Как язык-то повернулся? — возмущённо сказала Дуня, у которой даже слёзы в раз высохли. — Разве смогу я против совести пойти?

Михайла Петрович и Глаша посмотрели друг на друга и каждый подумал, как в своё время Аграфена: «Да что ж ты совестливая-то такая». Вслух же Михайла Петрович сказал, поднимая руки в знак примирения:

— Ладно, ладно, прости, брякнул, не подумавши. Язык-то как помело, метёт, что ни попадя. Всё, лапушки, спать расходимся, завтра Петю с Павлушей в гости ждать.

В другой гостиной разговор прошёл тоже довольно эмоционально. Но возмущение маменьки и Платона, узнавших об изменении фамилии рода, быстро угасло, когда тётушка о развенчании рассказала.

— Ладно уж, маменька, пусть Матвеевские-Лыковы будем, — примирительно сказал Платон. — Главное, Дунюшка со мной остаётся.

Тётушки после этих слов закивали, а маменька тяжело вздохнула. Старшая тётушка сказала:

— Платон, если жена будет звать в имении пожить, ты уж, будь добр, не отнекивайся. Эх, племянничек, таким ты позором имя своё покрыл, не скоро отмоешься, раз сам император наслышан. А так, поживёте вдали от высшего света несколько лет, всё забудется.

— В глушь, так в глушь, — ответил Платон, скривился, но тут же оживился. — Дунюшка мне обещала легавых купить, охотиться буду.

Старшая тётушка промолчала, ограничившись лишь укоризненным покачиванием головы. Она подумала: «Избаловали мы Платошу. Дитя дитём. Любой сообразил бы, то что врагом порушено, восстановить надо, какая уж тут охота. Эх».

Подслушивающий у двери Климентий Ильич поспешил к остальным слугам, ожидавшим на кухне. Когда он туда вошёл, все развернулись, уставившись на дворецкого в немом ожидании.

— Авдотья Михайловна нас не бросает, с мужем остаётся. Помогла молитва моя в храме, а вы не верили.

Все дружно перекрестились, а кухарка, подталкиваемая дворником, попросила:

— Климентий Ильич, ради такого праздничка, дозволь винца испить.

Окинув всех взглядом, Климентий Ильич, распорядился:

— Откупоривай бутыль, что мы на рождество припасли. Мне чарку тоже ставь. Ради такого праздничка и выпить не грех.

Пока хозяева и гости особняка готовились ко сну, прислуга тихо, но с размахом отмечала Дунино решение остаться с мужем. Это решение гарантировало и самим Лыковым, и всем их людям долгую жизнь без забот и хлопот, безбедную и счастливую.

Глава сорок первая. Сюрпризы

День после бала оказался полным сюрпризов, как ожидаемых, так и неожиданных. Утром, когда Платон и его маменька ещё спали, прибыл курьер от его императорского Величества. Дуне лично в руки он вручил несколько документов: разрешение на перевод крепостных в вольные хлебопашцы, указ о переименовании рода Лыковых в Матвеевские-Лыковы и копию записки, посланной Дуниному соседу.

Дуня, Глаша и Михайла Петрович рассматривали документы в облюбованной гостиной. Все бумаги завершались подписью Александра I и магической печатью с двуглавым орлом. Глаша, рассмотрев копию записки, сказала:

— Не знаю, как Савва Дормидонтович, но я бы после такой императорской просьбы тебе, Дунюшка, деревню не просто продала, а подарила, и имение в придачу.

— Нет-нет, нам чужого не надо, — рассеянно ответила Дуня. Она внимательно изучала разрешение, а магическую печать даже потрогала, уж очень заманчиво та переливалась разными цветами.

Вокруг Дуниного запястья возникло зеленоватое свечение, а когда пропало, вместе с ним исчез и магический браслет — напоминание о данной крепостным клятве.

— Клятва исполнена, браслет пропал. Интересно-то как, — сказала Глаша.

— Что за клятва? — спросил Михайла Петрович, пребывавший в самом благостном расположении духа. Он изучил императорский указ и радовался, что внуки будущие не только дворянами будут, но и фамилия им его достанется.

— Дуня поклялась всем своим людям вольную дать, — пояснила Глаша.

— Понятно, а я-то думал, что ты, Дуняша, Платошке на верность поклялась. Слава Богу, ошибся, — произнёс Михайла Петрович.

— Это к чему это ты Господа помянул, папенька? — подозрительно спросила Дуня.

Вошедший в гостиную Климентий Ильич избавил отца от ответа. Дворецкий торжественно нёс на подносе два номера «Петербургского вестника».

— Извольте прочесть, Авдотья Михайловна. Свежий номер, только принесли-с. Там прописано об изменении родовой фамилии Лыковых. И я старый номер захватил. Не знаю, читали ли. В нём подвиги Матушки барыни описаны-с, — сказал Климентий Ильич и, оставив