Михайлу Петровича воспринимали исключительно как папеньку, подзабыв, что тот не старый ещё мужчина.

Особняк Матвеевских, как и многие каменные здания, от пожара уцелел. Но не избежал разграбления и погрома от квартировавшей там французской части. Правда, к приезду Михайлы Петровича, брат уже прислал туда своих людей. Слуг и небольшую часть ценных вещей он успел вывезти из особняка в последний момент перед приходом врага. Зато со складов вывез в Ярославль всё: и мануфактуру, и продукты, и вина. Сделал он это не напрасно, как и предполагал Михайла Петрович, складские помещения выгорели дотла.

— Ничего, стены на месте, крыша целая, — сказал Михайла Петрович, оглядывая пустые залы, сломанные перила, изодранные обои, разбитые светильники, — как говорится, были бы кости, а мясо нарастёт.

— Это вы, ваше степенство, ещё не видели, что тут поначалу было, — сказал управляющий. — В столовый зал эти французишки двух дохлых лошадей притащили, а в бальном, извиняюсь перед сударынями, сами гадили. Мы, понятно, убрали, но пришлось весь особняк неделю проветривать. Еле потом протопили. Много всего порушено, но хотя бы не погорело.

— Мы, пока здесь, поможем восстановить, починить, почистить, магия с собой, — пообещала управляющему Дуня.

Задержаться в Москве они смогли только на два дня, чтобы не опоздать к балу. За это время многое сделать успели, Михайлу Петровича тоже привлекли. У него куда лучше, чем в своё время у Платона получалось, потому как к дару прилагалось и понимание своих действий. Дядины работники с такой помощью приободрились. Оно и понятно, когда результат виден, и работать веселее.

Из Москвы до Санкт-Петербурга путники за три дня домчались. В карету впрягли четвёрку лошадей, которых меняли на ямских станциях. Тракт был гладкий, укатанный снег выровнял все ямы и ухабы. Погода, как по заказу, стояла ясная, хоть и морозная, только на въезде в столицу небо заволокло низкими тучами. Когда же карета заехала в город, пошёл хлопьями снег.

Михайла Петрович, Дуня и Глаша вошли в фамильный особняк Лыковых, шутя и отряхивая друг друга.

Выглянувшая служанка ойкнула и скрылась в коридоре, ведущем в столовую, как раз подошло обеденное время. Вскоре оттуда появились Платон, его маменька и тётушки. Платон обогнал остальных и направился к Дуне, но наткнулся на кулак Михайлы Петровича, отлетел к лестнице, ударился спиной о перила и съехал со стоном на ступени, держась за скулу.

— Как вы смеете?

— Платоша, сыночек!

— Надо доктора позвать! — заголосили маменька и тётушки.

— Молчать!!! — гаркнул Михайла Петрович. Зазвенели хрустальные подвески на светильниках, замерли с открытыми ртами маменька и тётушки, Платон перестал стонать, а прислуга вытянулась в струнку, как рядовые перед генералом. Михайла Петрович же, как ни в чём ни бывало, обратился к Платону: — Это тебе, дорогой зятёк, задаток. Коли Дунюшку мою ещё хоть пол разика обидишь, вот тогда по полной получишь. Вставай, хозяин, встречай жену любимую, да нас, гостей.

Платон, кряхтя по-стариковски, поднялся и сказал:

— Всегда рады принять гостей в нашем доме, правда, душенька?

Он посмотрел на Дуню и подошёл к ней, прихрамывая на ушибленную о ступеньки ногу и держась за пострадавший от удара о перила бок. Обнял жену и попытался помочь снять длиную лисью шубу, но при этом так морщился от боли, что Дуня, отстранив его, сама скинула верхнюю одежду в руки слуги.

Михайла Петрович, узнав от Дуни имя дворецкого, обратился к нему:

— Климентий Ильич, будь добр, распорядись нам с женой одни покои приготовить.

— Будет сделано, ваше степенство, — ответил Климентий Ильич. Причём обращение «ваше степенство» к Михайле Петровичу у него прозвучало уважительнее, чем «ваше сиятельство» при обращении к Платону.

Глава тридцать девятая. Придворный бал

Доктора Платону всё же вызвали, поскольку двигался тот с трудом и морщился от боли отнюдь не притворно, даже магическое обезболивание действовало недолго. Дуня настояла, чтобы выслали карету за профессором из Медико-хирургической академии, помимо преподавания, ведущим и частный приём. Ещё на одном из весенних балов довелось ей танцевать с ассистентом профессора. Тот только и делал, что восторженно рассказывал о своём наставнике. Тогда Дуню это раздражало, а, смотри-ка, пригодилось.

— Торопился жену встретить, споткнулся и упал с лестницы, — ответил Платон на вопрос доктора о природе травмы и добавил: — Невыносимо болит, спасибо, Дунюшка магией целительской владеет, иначе совсем худо было бы.

— Что же вы так неосторожно, граф? — спросил профессор, с подозрением глядя на лицо Платона с наливающимся на скуле кровоподтёком. Но вслух доктор свои подозрения озвучивать не стал, и велев слугам принести пузырь со льдом, принялся осматривать и ощупывать пациента.

Позволил он присутствовать в комнате больного лишь Дуне. Маменьку Платона, после того, как та начала причитать, доктор вежливо, но решительно выставил. При осмотре он использовал амулеты, похоже был выходцем из простого сословия и магией не обладал. Разговорчивостью доктор не отличался. Он наложил тугую повязку на грудь Платона, прибинтовал к ноге шину, напомнившую Дуне вырезанные из дерева лубки у язычников, велел приложить к скуле завёрнутый в полотенце пузырь со льдом. После чего принялся мыть руки в принесённом слугами тазике с чистой водой. Когда он взял полотенце, Дуня не выдержала и спросила:

— Ну как он, доктор?

— Ничего страшного, графиня, всего лишь трещина на трёх рёбрах и растяжение связок голеностопного сустава, — ответил доктор. У Платона даже глаза округлились, он-то не считал, что трещины в рёбрах «ничего страшного». Доктор же продолжил: — Повязку носить не менее двух недель, резких движений не делать. Шину, возможно, меньше. Загляну через неделю, скажу точно. Что касается лекарств, раз уж вы, голубушка, магией владеете, лучше ей и воспользоваться. Но не чаще двух раз в день.

Профессор попрощался и отбыл, явно довольный выданной ему Михайлой Петровичем оплатой. К Платону вошли маменька и тётушки, Дуня, решив, что нянек и без неё достаточно, вышла в гостиную, где её ждали папенька и Глаша. Пересказав слова доктора, она поделилась неожиданно возникшей проблемой:

— На придворный бал не принято дамам без сопровождения являться. У меня и приглашение моё именное и ещё одно на сопровождающего, без указания имени. Думала, с Платоном пойду, теперь и не знаю, что делать. Жаль, никого из вас взять не могу.

Она виновато посмотрела на отца и подругу.

— Конечно, не можешь, бал только для дворян, — спокойно ответила Глаша и посоветовала: — Ты старшую тётушку пригласи, из трёх