По дороге в столицу путники, по предложению Михайлы Петровича, заехали в Москву. Михайла Петрович решил посмотреть, как там особняк и склады брата. Ещё на подъезде к Первопрестольной в морозном воздухе почувствовался еле уловимый запах гари.

— Смотри-ка, почти два месяца от больших пожаров прошло, а ещё палёным несёт, — сказал Михайла Петрович. — Склады наши наверняка погорели. Надеюсь, братец основное вывезти успел. Но особняк каменный должен устоять.

— Что гадать, приедем, увидим, — сказала Дуня, успокаивая отца. Хотя у самой сердце сжималось, когда думала о дядином особняке, в котором они часто гостили. Почему-то в голове всплыла картинка, как она свекровь с тётушками в дальние гостевые комнаты отселяла.

— Михайла, Дуня, давайте мимо нашего института проедем, — попросила Глаша. — Николай Николаевич говорил, что мастера собирались каретный ряд сжечь, а это ведь совсем рядом.

Михайла Петрович кивнул, отдёрнул шторку, отделяющую карету от кучера, пару раз стукнул и приоткрыл небольшое окно.

— Тпру! — раздался голос Демьяна, останавливающего лошадей. В окне показалось лицо кучера, он спросил: — Случилось чего, хозяин?

— Езжай мимо Каретного ряда, заглянем в Институт благородных девиц. У меня же юные магички квартируют, нужно им обсказать, как чего, — велел Михайла Петрович.

— Вот увидишь, хозяин, раз этот институт от тех самых магичек уцелел, что ему французы, — ответил Демьян, хохотнув. Тут же раздалось его бодрое: — Но, пошли, родимые.

Карета быстро поехала по хорошо укатанной дороге. Пассажиры приникли к окнам. Москва отстраивалась. Непрерывным потоком ехали телеги с досками, брёвнами, камнем и прочим строительным материалом. Сквозь дверки кареты доносились стук молотков, визг пил, уханье магического молота, забивающего сваи. На окраине погорели все дома, ведь тут в основном они были деревянными. Но даже тут почти не имелось заброшенных мест пожарищ, около каждого копошились люди, в основном укладывая фундамент, но кое-где уже начали возводить стены.

Каретного ряда больше не существовало, мастера выполнили задуманное и, как только французы зашли в Москву, подожгли склады и мастерские сразу с нескольких сторон. Здесь пока новых зданий не возводили, растаскивали останки экипажей, остатки горелых брёвен, черепицу. Запах гари тут ощущался куда больше.

— Понятно, почему французы здесь не квартировали, — потянув носом, произнёс Михайла Петрович, когда они вышли из кареты перед приоткрытыми чугунными воротами с слегка покосившейся вывеской: «Московский институт девиц благородных, магически одарённых, имени Святой Екатерины».

— Уцелела наша Альма матер, — сказала Дуня, вглядываясь в корпуса, беседки, дворовые постройки, и впрямь выглядевшие нетронутыми.

— Так я ж говорил, — отозвался Демьян и добавил: — А здесь не так давно кто-то проезжал. След не успело снежком припорошить. Думаю, коляска на полозьях.

— Смотрите, над преподавательским корпусом дымок из трубы, — заметила Глаша, указывая на расположенные в глубине территории два двухэтажных каменных дома: общежитие девичье со столовой и общежитие преподавательское с учебными комнатами. — Зайдём?

— Как скажете, хозяйка, — ответил Демьян, распахивая ворота. — К крыльцу подвезу, нечего в сугробах вязнуть.

Глаша с Дуней переглянулись. Они бы и пешком прогулялись, но заботливые няньки в лице ординарца и Михайлы Петровича иначе рассудили. Пришлось садиться в карету.

Их приезд заметили. На крыльцо вышла начальница института, кутавшаяся в большую оренбургскую шаль. Заметив, кто выходит из кареты, она сбежала по ступенькам и обняла сначала Дуню с Глашей, затем и Михайлу Петровича, с непривычной для неё порывистостью.

— Какое счастье, что вы заехали! — воскликнула она. — А я тут с ума схожу от неизвестности. Вчера приехала, никого. Ни воспитанниц, ни преподавателей, ни воспитательниц, даже сторожа с кухаркой нет. Вы ничего не слышали?

Из двери вышла, переваливаясь, старая служанка начальницы и сказала:

— Хозяюшка, зовите гостей в дом, опять ведь простынете!

— Да, да, что это я на пороге вас держу, — спохватилась начальница. — Кучер ваш тоже пусть заходит, обогреется. Морозы-то нешуточные установились.

Дуня с Глашей не узнавали свою начальницу. Никогда раньше не видели растерянной, оживлённой или радостной. Перед ученицами она никогда эмоций не проявляла. Похоже случилось что-то, сильно выбившее её из колеи, и не только приезд в пустой институт.

Михайла Петрович тянуть не стал и, как только зашли в просторную прихожую, сказал:

— Насчёт воспитательниц не знаем, а все остальные у меня в Ярославле гостюют. Девочек, сторожа и кухарку Николай Николаевич и мадемуазель Бонне успели из Москвы вывезти.

— Господи Боже, — прошептала начальница и заплакала в голос.

Служанка кинулась к ней, протягивая платок:

— Хозяюшка, не плачьте, дохтур сказал надо беречься. Всё же хорошо.

— Это я от счастья, нянюшка. От счастья, — ответила начальница, вытирая слёзы.

Чуть позже за беседой во время чаепития выяснилось, что начальница не приехала к началу учебного года, так как сильно простыла и попала в больницу. Две недели лихорадки, одна из которых в беспамятстве, заставляли врачей усомниться в выздоровлении больной, но она выжила. Всей душой начальница рвалась туда, где остались беспомощные ученицы на попечении рассеянного учёного и хрупкой француженки. Но учёный оказался не таким и рассеянным, а француженка — совсем не хрупкой.

Михайла Петрович пригласил начальницу и её служанку к себе в Ярославль.

— У меня в особняке места много. Поживёте, пока Москву отстроят, да все вместе и вернётесь, — сказал он.

— Спасибо за приглашение, но институт бесхозным оставлять нельзя, по таким морозам, да без отопления всё разрушится. Вон, в оранжерее уже все растения погибли, — сказала начальница прежним уверенным тоном. — Это я поначалу растерялась. Найму людей, корпуса отапливать и сторожить, двор расчищать. Опекунам и родителям девочек нужно письма отослать, я ваш адрес дам, чтобы связаться с детьми смогли. Дай Бог, к концу весны вновь сможем к занятиям приступить.

Михайла Петрович чуть не поперхнулся. Он-то за суматохой с отъездом со спасательной операцией о родных юных магичек и не вспомнил. В безопасности — и ладно. Хотя, если девочек по домам на лето не разобрали, может, они там не особо и нужны. Но сообщить следовало. Хорошо, сейчас есть кому это упущение исправить. Михайла Петрович вспомнил, что это Глашенька попросила в институт заехать и с благодарностью посмотрел на молодую жену.

Начальница института, узнав об их свадьбе, искренне поздравила, удивления не показав. Может, эмоции вновь под контроль взяла, а может, раньше увидела то, что оставалось тайной лишь для Дуни и её братьев. Но им простительно, они