– Это еще что?

Посмеиваясь, Валка встала на колени. Выгнув спину, оценивающе посмотрела на меня.

– Видишь? – повторила она. – Знала, что у тебя еще остался порох… в пороховницах.

– Так вот как это называется? – спросил я, опуская голову на жесткий ковер.

– Куда подевался тот мальчишка, которого я встретила на Эмеше? – спросила она, приближаясь и покусывая губу.

Я пощупал след ее укуса на своей губе. Крови не было.

– Умер, – ответил я.

Валка причмокнула и пробежалась по мне взглядом.

– А выглядит живехоньким.

Она закинула на меня ногу и прижалась всем телом. Уперевшись ладонями в пол, снова меня поцеловала.

– Может, хватит слезы лить? – спросила она, горячо дыша мне в шею. – Ты ни в чем не виноват.

«Ты же знал, что до этого дойдет, родич».

– Я должен был помешать, – возразил я. – Мог помешать.

Я ведь предвидел это?

– Адриан, ты не бог, – прислонилась ко мне щекой Валка. – Я тоже там была, не забывай. Ты ничего не мог сделать.

Она не дала мне времени для ответа и снова поцеловала, не обращая внимания на мой стон, когда ее губы коснулись моих, укушенных. Свободной рукой она потянулась к пуговице моих штанов.

Я знал, чего она хочет и почему, и не стал сопротивляться.

Валка была права. Я не умер. И поэтому, когда она выскользнула из своей куртки и стянула через голову рубашку, я поднялся и перевернул ее на спину. Она улыбнулась шире, ее высокая грудь тяжело вздымалась в свете капсулы.

– Ты права, – произнес я, проведя рукой по ее татуированному боку.

– Еще бы! – с улыбкой ответила она. – А ты сомневался?

Я не ответил и не пошевелился, и она добавила:

– У нас мало времени. Давай живее.

Мы лежали на покрывалах, как и в ту ночь, когда Валка спасла меня с Актеруму, обработала раны и подстригла волосы. Она свернулась рядом, закинув ногу мне на бедро. Я обнимал ее, как делал уже бессчетное количество ночей и дней. Мы несколько минут ни о чем не разговаривали. В этом не было нужды. После стольких лет, стольких десятилетий вместе, слова казались недостаточным, неполноценным способом выражения мыслей.

Она и без них все сказала.

– Тебя беспокоит тот убийца? – спросила она, выглянув золотым глазом из-под спутанных волос. – Он не первый и не последний. Меня тоже не раз пытались убить.

Потолок над нами был стальным, нержавеющим и натертым так, чтобы не отражать ничего, даже наших бледных силуэтов.

– Нет. Просто…

Я вспомнил, как перешагнул через тело Лукаса на пороге, как покатился вниз по лестнице и сбил дыхание. Точно так же я катился по лестнице черного храма в Актеруму, приземлившись в груду растерзанных тел и внутренностей, которые когда-то были моими товарищами. С мутного потолка на меня глазела отрубленная женская голова.

– …люди продолжают из-за меня умирать.

– Ты про солдат? – уточнила Валка.

– Да.

Она надолго умолкла.

– Хотелось бы мне сказать, что наши охранники были последними, – произнесла она наконец, – но это не так.

– Завтра еще кто-нибудь погибнет, – сказал я.

– Да, – согласилась Валка.

– Это уже чересчур. Хватит.

– Как ты обычно говоришь? Только вперед, только вниз?

– Ни направо, ни налево, – пробурчал я, не сводя глаз с потолка и одинокой тусклой лампы посередине.

– Когда-нибудь все закончится. – Валка тронула сухой рукой мою щеку. – Обещаю.

Мы немного полежали в тишине.

– Это не может длиться вечно, – заверила она.

– Но когда? – адресовал я вопрос лампе. – Когда все это закончится?

– Когда закончится, – выдохнула Валка. – Ответа никто не знает. Но вечно продолжаться не будет. Война, сьельсины… Дораяика рано или поздно помрет, если не в бою, так от старости.

– А вдруг не помрет? – Я посмотрел на нее, вспомнив ползучий ужас, вылезший из раненой плоти Бледного Пророка. – Он… не такой, как все. Он не… – Я чуть не сказал «человек». – Нормальный.

Валка поняла, что я имею в виду.

– Адриан, ничто не вечно. Война закончится.

– Но какой ценой? Ценой наших жизней?

– Может быть. – Она крепче прижала руку к моей щеке. – Может быть. Но если продолжим бороться – то победим.

– А если я уже не могу бороться? – спросил я. – Валка, тот убийца почти одолел меня, там, на лестнице. Я уже не могу драться так, как прежде. Я не тот, что был.

– Не тот, – согласилась она. – Ты прав. Тот мальчишка с Эмеша давно умер. Мужчина, который его заменил, нравится мне гораздо больше.

– А если мы завтра погибнем? – мрачно спросил я.

– Мы уже не раз были в такой ситуации, – заметила Валка. – Это не значит, что нужно все бросить.

Она осторожно выпуталась из моих объятий и села:

– Пойду сполоснусь.

Я удержал ее, не желая отпускать. Поцеловал волосы. Ноздри наполнил запах ладана и сандала.

– Адриан, – ласково сказала она, – нас скоро придут искать. Либо центурион, либо пилот. Мы и так слишком задержались.

Понимая, что она права, я отпустил ее, лишь слегка разжав руку. Сидя на краю матраса, Валка посмотрела на меня с грустью в глазах, хотя и улыбалась. Ее темная помада размазалась по щеке, и я подумал, что и на мне наверняка остались следы. Машинально вытерев лицо, я увидел, что так оно и было.

– Не вини себя, – сказала Валка и повторила: – Ты не бог. Даже с твоим даром ты не в силах все контролировать.

– Я вообще ничего не могу контролировать, – ответил я. – Хоть с даром, хоть без.

После Эуэ я ни разу не смог воспользоваться своим тайным зрением, сколько ни пытался. Валка знала об этом; не было необходимости ей напоминать.

– Мы всецело зависим от воли императора.

– Между вами с императором что-то случилось? – спросила Валка.

Я не отваживался даже пошевелиться. Я провел в фуге все шесть лет, что мы летели с Картеи, и страх перед повсеместной слежкой и паранойя никуда не делись. «Ашкелон» все это время находился в руках имперских агентов, и у его металлических стен наверняка оставалось множество ушей.

– Ничего, – ответил я, но кивнул.

Валка кивнула в ответ, кажется понимая. Левый уголок ее рта дрогнул, и она крепко сжала левую руку. Я знал, что она обратилась к своим имплантам, тем самым потревожив фантом урбейновского червя.

– Rea skall vae saker, – сказала она.

«Должно быть безопасно».

– Не в этот раз, – помотал я головой.

Она резко встала и подошла к узкой дверце нашей отдельной ванной. Приподнявшись на локтях, я сел на краю кровати, чтобы лучше видеть ее лицо в зеркале над умывальником. Она брызнула на полотенце из какой-то черной бутылочки и принялась стирать помаду и