английского романтизма. Все выделенные слова в тексте подчеркнуты самим Даттом:

Мое сердце бьется, когда я вспоминаю, что ты – мой друг. Ты говоришь, что почтишь мое жилище… своим «Королевским присутствием». Твое присутствие, Гоур Дас, больше, чем Королевское. О, оно ангельское! о! нет! Это нечто еще более изысканное!

В прошлую среду я ходил на механику – нет, не учиться черчению, «О! нет! Это нечто еще более изысканное!» – чтобы увидеть тебя. <…> Увижу ли я тебя завтра на механике? О! приходи ради меня![537]

Позднее в том же веке, мы видим пример столь же тесной дружбы между Бипином Чандрой Палом и Сундаримоханом Дасом или Динешем Чандрой Сеном и неким юношей по имени Рамдаял[538]. В XX веке существуют свидетельства подобной дружбы между Ачинтьякумаром Сенгуптой и Премендрой Митрой, которых в молодые годы связывало чувство привязанности, которое сложно было отличить от романтической любви[539]. С возникновением женских школ такая дружба расцветала и среди девушек, но их истории, по понятным причинам, сложнее восстановить. Я хочу сказать, что история модерной бенгальской «адды» имеет некоторые корни в том, как литература проникала в пространство дружбы и задавала новые рамки для чувства близости.

Первопроходцами и покровителями многих форм литературных объединений были Тагоры. В этих собраниях сочетались более формальные структуры – тогда они получали название «ашар» или «саммилани», имеющее санскритские корни, – и некоторые из более спонтанных элементов «адды»[540]. В семье Тагоров удовольствие от общения с родственниками приправлялось общей страстью к литературе. Сарала Деви, племянница поэта Рабиндраната Тагора, позднее описала семейный праздник 1887 или 1888 года в Дарджилинге, когда поэт читал всей семье, собиравшейся каждый вечер на «ашар», английскую литературу. «Мои литературные вкусы были сформированы Рабимамой[541]. Он стал человеком, развернувшим мое сердце к художественным сокровищам Мэттью Арнольда, Браунинга, Китса, Шелли и других. Я помню, как мы собирались в Кастлтон-хаусе в Дарджилинге каждый вечер в течение месяца, и [он] читал вслух и объяснял [нам] „Пятно на гербе“ Браунинга. Так я впервые познакомилась с Браунингом»[542].

Истории из жизни националистического писателя Бонкимчондро Чоттопаддхая также свидетельствуют о том, как литература просачивалась в пространство дружеского и социального общения. Бенгальский эссеист Акшой Чандра Саркар вспоминает, как однажды провел с Бонкимчондро несколько часов в зале ожидания на железнодорожном вокзале, обсуждая литературный жанр романа-загадки: «Из обмена эстетическим удовольствием («раса») родилось чувство взаимного уважения между нами. Со временем оно переросло в… особую дружбу. Он превосходил меня по возрасту, касте, образованию, успехам, но это никак не препятствовало нашей дружбе»[543]. Племянник и биограф Бонкимчондро Саши Чандра Чоттопаддхай рассказывает историю бурного спора между Бонкимчондро и его литературным приятелем, который продолжался без остановки с девяти вечера за полночь, и комментирует это так: «При упоминании Гюго, Бальзака, Гете, Данте, Чосера и других я всегда вспоминаю тот вечер». Саши Чандра также рассказывает о том, как «байтхакхана» Бонкимчондро иногда превращалась в место литературной «адды» (он действительно использует оба этих бенгальских слова в тексте 1911/1912 года), где встречались писатели[544].

Рис. 1

Было еще две институции, которые подталкивали дискуссию на «байтхаке» к общемировым проблемам. Одной из них стала газета «Хутом», которая упоминает, что «англизированные» люди в 1860-е годы всегда живо интересовались «лучшими новостями дня», но в те годы газета служила отличительным признаком именно англизированной публики[545]. Рисунок 1920-х годов бенгальского художника Чару Рая изображает типичную сцену «байтхака», и здесь газета, как и книга, уже выглядят определяющим, повседневным атрибутом новой «байтхакханы» XX века (Рис. 1)[546]. Сравните его с рисунком Сунити Чаттопадхая, где изображена «адда» в студенческом общежитии в Калькутте 1913 года, а также с описанием Чаттопадхая обычного порядка обсуждения на типичной «адде». Процесс демократизации литературных вкусов у молодежи среднего класса и их индигенизации, обращения к локальному культурному контексту, проступает все более явно[547]. В отличие от сдержанного, аристократичного «байтхака», атмосфера тут оживленнее, мебель скромнее и далеко не такая удобная. Энергетика сцены достигается при помощи вытянутых рук, указующих пальцев и сосредоточенных глаз на переднем плане, предполагающих напряженный спор. Как объясняет Чаттопадхай, в спорах рождалась новая связка между литературой и формированием «я» бенгальцев:

Вечером в общежитии жизнь заметно оживляется. <…> Нет конца беседам и спорам по любым темам, шуткам, песням. <…> Любимые литературные темы – господин Рабиндранат Тагор и покойный господин Д. Л. Рой как поэты, место Хема Чандры Банерджи и Майкла Мадхусухана Датта в бенгальской поэзии, драматический гений позднего Гириша Чандры Гоша. <…> Первая тема лидирует по популярности с отрывом, в каждом общежитии есть свои «рабииты» и «дижуиты», столь же несогласные со своими оппонентами, как виги и тори в прошлом.[548]

Рис. 2

Важно отметить в вышеприведенной цитате, что все литературные отсылки уже бенгальские, что указывает на следующий шаг в популяризации литературы в жизни бенгальцев. Вскоре этот процесс ускорится, когда бенгальская литература появится как отдельная дисциплина в 1919 году в программе Калькуттского университета[549]. Споры молодежи на «аддах» имели ключевое значение для продвижения литературы в повседневную жизнь среднего класса. А это в свою очередь добавило респектабельности «адде» как форме социальной активности. Сунити Чаттопдахай так вспоминал о студенческих днях: «Студент обладал большим набором гибридных слов [смеси бенгальского и английского], которые изобретались в любой момент. Слова addify и addification не имели никакого отношения к математической операции сложения (addition), они получили значение „наслаждаться беседой“ … и произошли от бенгальского слова „адда“»[550].

В начале XX века можно наблюдать тенденцию к тому, что образованные бенгальские мужчины стали создавать некое подобие клубов, где можно было обсуждать литературу, а позднее и политику. Одним из таких клубов был Monday Club, названный по дню недели, когда он возник. О нем в последние годы много написано; его членами были такие будущие знаменитости, как писатель Сукумар Рай (отец кинорежиссера Сатьяджита Рая), математик Прасанта Чандра Маханолобис, лингвист Сунити Кумар Чаттопадхай и другие. В описании Хирана Кумара Саньяла[551] говорится, что это был «регулярный клуб» с формальным членством и ежемесячным взносом в четыре анны[552]. Деятельность клуба включала дискуссии «обо всем, начиная с Платона и Ницше, и заканчивая поэзией Банкима, Вивекананды, вайшнавов и Рабиндры», а также музыку, застолья и пикники[553].

Рабиндранат Тагор получил Нобелевскую премию по литературе в 1913 году. Можно только представить,