Уродец. Точно, отец был прав.

Туго затянув пояс халата, Александр остановился у распахнутой внутрь двери в спальню и посмотрел на Каспара. Если существовал мужчина идеальнее Шульца и телом, и душой, то он, должно быть, вознесен до ангелов. В нем не было изъянов, и потому рядом с ним Александр чувствовал себя несовершенным, и союз их порой казался ему ошибкой. Было ли это частью навязчивых мыслей, подкрепленных постоянной тревогой, о которой говорила Тереза, или же правдой, он не мог разобрать. Он знал лишь три неопровержимые вещи: что любит его, любим сам и что горячо, до болезненной дрожи в коленках жаждет с ним слиться. Но неидеальное тело останавливало его. Никогда еще он не стеснялся так, как после осознания своих чувств.

Скрыв покрытую шрамами грудь под халатом и запахнув его до самой шеи, Александр выключил свет, прошел в комнату и остановился у прикроватного комода.

– Как ты? – Каспар отложил книгу и включил настенную лампу у кровати.

Александр вытащил из выдвижного ящичка блистер с новым препаратом. Каспар медленно встал с места.

– Я хочу принять их сейчас. Всего одна таблетка в день утром. Даже не верится, что сработает. Мне вообще порой не верится, что все это может закончиться когда-нибудь. Я иногда даже теряюсь в выборе, когда представляю конец.

– В выборе? – Каспар приблизился к нему.

– Да. – Александр положил препарат обратно. – Мечты мечтами, но что именно я буду делать, когда освобожусь. Что… Что мы будем делать?

– Уедем в США, если ты, конечно, хочешь. – Каспар сел на кровать. – Поселимся в маленьком уютном городке. Заберем девочек.

– О, девочки. – Александр по-доброму усмехнулся, развернулся к нему лицом и обхватил края тумбы. – Я представляю наше первое знакомство. «Привет, я Александр. Бывший король Великобритании и теперь…» – Он вдруг замялся и раскраснелся.

– И теперь?.. – Каспар вопросительно вскинул бровь, не переставая улыбаться.

– Тебе лучше знать. Думаю, лучше именно тебе представить меня. А еще лучше подумать об этом, когда тот самый день настанет. Но порой мне кажется, что этого и вовсе не произойдет. – Александр вновь до самой шеи закрыл халатом костлявую грудь.

Каспар подошел к нему так близко, что стоило бы Александру подняться на цыпочки, их губы встретились бы в поцелуе. Под пушистым веером его темных ресниц он не видел, с какой печальной нежностью Каспар смотрел куда-то вниз, а затем, аккуратно раздвинув халат так, что выглянули шрамы, спросил:

– Зачем ты прячешь их от меня? Ведь я видел их множество раз.

– Что-то изменилось.

– В тебе или во мне?

– В нас обоих. Но особенно во мне.

Каспар, казалось, и без слов разгадал причину его терзаний:

– Ты стесняешься своего тела и не любишь себя, так? Как и говорила Тереза, твоя любовь к себе не должна зависеть от любви к тебе окружающих. Даже моей. В первую очередь именно ты должен любить себя.

– И как начать? Просто любят обычно за что-то. Любовь заслуживают.

– Это не совсем так. Особенно когда речь о любви к себе. Она сама придет к тебе со временем. – Каспар взял его за плечи. – Это трудно, я знаю. Но ты уже начал.

Александр посмотрел на него. Сколько любви и страха было в его широко распахнутых сиреневых глазах!

– Возможно, это прозвучит банально и даже смешно, но я чувствую любовь к себе, когда ты проявляешь ее ко мне. Я чувствую себя нужным и особенным, и это одно из лучших чувств, которые я испытывал. Я словно зажигаюсь изнутри. По-настоящему живу. И я хочу, чтобы это длилось постоянно. Хочу чувствовать это больше. Сильнее. Я хочу…

Он замер. Огонь воодушевления в его глазах угас под накатившей волной всепоглощающей нежности. Но было что-то еще. Что-то несовместимое и удивительное для него. Оно загорелось в Александре так сильно и неожиданно, что от испуга у него закружилась голова. Невыносимым жаром обдало все подрагивающее от желания тело, и он не заметил, как прильнул к губам Каспара.

Новый поцелуй, но в этот раз они чувствовали, что он не похож ни на один из всех, что разделили.

Воздух стал раскаленным. На несколько секунд все вокруг растворилось, и дробь усиливающегося дождя стала далекой и приглушенной. Не осталось ничего, кроме Каспара в его объятиях.

Александр отстранился. Шумное горячее дыхание обжигало его шею.

Каспар, почти напуганный его порывом, обхватил его обожженные румянцем щеки и заглянул в томные глаза – в зеркальную тьму зрачков, почти полностью поглотившую сирень радужки, точно хотел в чем-то убедиться или получить ответ на немой вопрос, который не осмелился бы произнести. Но Александр все равно услышал его. Уголки его рта на мгновение поднялись в улыбке, и он прошептал:

– Возьми меня.

В голове не осталось ни одной ясной мысли – все стало блеклым и неразличимым. Стыд растворился с новым неторопливым поцелуем, с прикосновением к шее, лаской, спустившейся к напряженному плечу и подхватившей ворот халата так, что тот соскользнул вниз, к сгибам локтей, и когда Каспар приподнял его за бедра, неодолимое желание стерло остатки страха.

Узел пояса ослабевает. Халат соскальзывает на пол. Холод простыней под спиной вызывает отрезвляющую волну мурашек. Их затуманенные взоры ненадолго встречаются, словно они желают увековечить этот момент – момент нежности, неодолимого влечения и пугающей уязвимости. Было в ней что-то непостижимое и невероятное.

В сладостном томлении проходят секунды, пока они вновь не прижимаются друг к другу, чувствуя тепло своих сплетенных обнаженных тел. Их губы сливаются в долгом поцелуе.

Жарко. Тело трепещет от обжигающих поцелуев и нежных ласк. Достаточно осознания того, кому принадлежат прикосновения, чтобы свести ими с ума. Ноги, скованные приятной слабостью, сплетаются вокруг бедер, и они непроизвольно подталкиваются друг к другу. Горячее частое дыхание словно становится громче нарастающей дроби дождя, пока не переливается в едва слышные, а затем становящиеся все громче стоны. Слеза скатывается по виску. Пальцы впиваются в бедра, оставляя после себя розоватые дорожки.

На считаные секунды каждая клеточка наполняется сладким жаром, и они чувствуют, как растворяются друг в друге. Теплая волна ударяет в голову, протяжный высокий стон вырывается из груди, тело прошивает судорогой наслаждения, и после остается только приятная неконтролируемая дрожь.

Разум накрывает блаженная истома, заставляя забыться. Александру кажется, что он вот-вот лишится сознания. Веки тяжелеют, и так хочется отдаться тягучему сладкому сну. Но Александр с усилием выдергивает себя из объятий подступающей дремы и тянется к Каспару, к его шумно поднимающейся груди, на которую кладет голову, слыша бешеный ритм любимого сердца. Они хотят что-то сказать, но мысли все еще не разобрать. Жар медленно спадает с их тел.