«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

10 сентября поэт был у С. А. Соболевского, о котором говорил:

– Соболевский Сергей Александрович, мой любимейший товарищ, участник во всех моих похождениях. Длинный, длинный, длинноногий, неловкий, готовый сломаться, тощий, как кощей, волосы льняного цвета, глаза светло-голубые, цвету ижорского неба. Нос острый и бесконечный. Короче, я назвал его Ибис. В большом свете дали Соболевскому другое прозвище – Мефистофель.

У Соболевского, а затем у Е. А. Баратынского, П. А. Вяземского и Веневитиновых Александр Сергеевич читал трагедию «Борис Годунов». Друзья поэта и их гости приняли новое творение Пушкина восторженно; Вяземский писал В. А. Жуковскому: «Зрелое и возвышенное произведение. Трагедия ли это или более историческая картина, об этом пока не скажу ни слова: надо вслушаться в неё, вникнуть, чтобы дать удовлетворительное определение, но дело в том, что историческая верность нравов, языка, поэтических красок сохранена в совершенстве. Пушкин развернулся не на шутку, мысли его созрели, душа прояснилась».

Иначе отнеслись к «самовольству» поэта власть предержащие: шеф жандармов А. Х. Бенкендорф потребовал от поэта объяснений по поводу того, как он посмел знакомить публику с произведением, ещё не одобренным царём. Пушкин вынужден был оправдываться:

«Милостивый государь Александр Христофорович.

Так как я действительно читал свою трагедию некоторым особам (конечно, не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя), то поставляю за долг препроводить её Вашему превосходительству в том самом виде, как она была мною читана, дабы Вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена. Я не осмелился прежде сего представить её глазам императора, намереваясь сперва выбросить некоторые непристойные выражения».

Соболевский познакомил Александра Сергеевича с поэтом Адамом Мицкевичем. Два изгнанника (Мицкевич отбывал в российских столицах «ссылку») быстро сошлись. Польского страдальца везде привечали, и он «сблизился со многими русскими литераторами», отмечал Вяземский. Мицкевич поразил Пушкина вдохновенными импровизациями. Своё впечатление от них он выразил в повести «Египетские ночи»:

«Импровизатор чувствовал приближение Бога… Он дал знак музыкантам играть… Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнём; он приподнял рукою чёрные свои волосы, отёр платком высокое чело, покрытое каплями пота… и вдруг шагнул вперёд, сложил крестом руки на грудь… музыка умолкла… Импровизация началась.

Чертог сиял. Гремели хором

Певцы при звуке флейт и лир.

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляла пир…»

A. C. Пушкин

Мицкевич бывал у Александра Сергеевича в гостинице «Европа», о чём свидетельствует следующая записка Соболевского: «Не забудь же прийти, милый Адам. Я объявил о нашем приходе Пушкину. С ним случится удар, если ты не придёшь».

Мицкевич произвёл на хозяина номера настолько благоприятное впечатление, что он рассказал о своей недавней встрече с императором. «Царь почти извиняется перед Пушкиным в том, что завладел троном: он полагает, что Россия ненавидит его за то, что он отнял корону у великого князя Константина; он оправдывался, поощрял поэта писать, сетовал на его молчание».

Таков был смысл беседы самодержца и поэта в передаче польского изгнанника. Это, конечно, не всё, о чём больше часа говорили Николай I и Пушкин. Полностью содержание речений венценосца знал только один человек – Вяземский. Поэт поведал о них другу в… бане; опасался чужих ушей. Пётр Андреевич не счёл возможным и спустя несколько десятилетий придать гласности услышанное от Александра Сергеевича.

На противоположной стороне Тверской, наискосок от дома № 6, находится здание, которое занимает городское управление – мэрия. Оно было построено в 1784 году по проекту архитектора М. Ф. Казакова и восхищало современников. «Исторический путеводитель» (1831) сообщает: «Дом генерал-губернатора, прекраснейшее здание о четырёх этажах, есть одно из огромнейших по всей Тверской улице».

За два с половиной столетия здание претерпело кардинальные изменения в своём внешнем виде. 235 лет оно служило резиденцией московским главнокомандующим, наиболее известным из них был граф Ф. В. Ростопчин.

Правление Фёдора Васильевича Москвой было кратким (1812–1814), но запомнившимся москвичам, так как совпало с оккупацией города Великой армией Наполеона Бонапарта. Ростопчин много сделал в организации помощи русской армии, а затем в восстановлении послепожарной Москвы, к гибели которой тоже приложил руки (организовал поджоги складов, фуража и продовольствия, что стало одним из источников пожара).

В истории остались Ростопчинские «афишки» – бюллетени, стилизованные под простонародную разговорную речь и рассчитанные на городские низы.

В двадцатых годах XIX столетия князь Д. В. Голицын устраивал в этом здании знаменитые балы и маскарады, на которых бывал Пушкин. Здесь началось одно из сильнейших увлечений поэта – Екатериной Ушаковой. Александр Сергеевич посвятил ей стихотворения «Я вас узнал, о мой оракул», «Когда, бывало, в старину» и «В отдалении от вас». В последнем поэт писал:

В отдалении от вас

С вами буду неразлучен,

Томных уст и томных глаз

Буду памятью размучен…

Е. С. Телепнева, наблюдавшая за знаменитым современником, отмечала, «что на балах и гуляньях Пушкин говорил только с Катенькой, а в её отсутствие сидел целый вечер в углу задумавшись, и ничто уже не в силах развлечь его».

На балу у генерал-губернатора Пушкин познакомился и с будущей поэтессой Евдокией Ростопчиной. Вот как рассказывала она позднее о первой встрече со своим кумиром:

Народа волны протекали.

Одни других они сменяли…

Но я не замечала их,

Предавшись лёту грёз своих.

Вдруг всё стеснилось, и с волненьем

Одним стремительным движеньем

Толпа рванулася вперёд…

И мне сказали: «Он идёт!

Он, наш поэт, он, наша слава,

Любимец общий!» Величавый

В своей особе небольшой,

Но смелый, ловкий и живой,

Прошёл он быстро предо мной…

В конце 1829 года в доме генерал-губернатора были поставлены «живые картины», в которых участвовала семнадцатилетняя Наташа Гончарова. Она исполняла роль сестры Дидони, не оставив равнодушным никого из присутствовавших. Вяземский писал Пушкину в Петербург: «А что за картина была у Гончарова!»

За домом генерал-губернатора во времена Пушкина стоял дом А. Д. Олсуфьева (на месте современного дома 15). Дом этот был примечателен тем, что прежний его владелец забыл устроить в нём лестницу. Для исправления допущенной оплошности пришлось пристраивать полукруглый тамбур, который совершенно не соответствовал фасаду