Москва в море огня, а руководитель оккупационной армии разъезжает по городу и ведёт светские беседы с её обитателями, явно не испытывающими особого расположения к захватчикам! Ситуация невероятная и малоправдоподобная. Неслучайно рассказ Пассек вызвал критические замечания журнала «Русский архив» (1874/4, с. 1055–1069). Но на правдивости рассказа Татьяны Петровны настаивал сводный брат Герцена – Егор Иванович, которому в 1812 году было десять лет и который пережил со всей семьёй Яковлевых перипетии московского пожара. Сам А. И. Герцен, наверняка не раз слышавший эту историю, от изложения её в своих воспоминаниях отказался, оставив потомков перед неразрешимой дилеммой: кому же верить?

«Император повысил голос». После выхода основных сил Великой армии из Москвы в старой столице остался лишь корпус генерала Мортье, герцога Тревизского. Чтобы не затеряться в огромном городе, Мортье стянул все части корпуса в Кремль, оставив небольшие заслоны на его заставах. От обитателей городских окраин это сразу стало известно генерал-лейтенанту Ф. Ф. Винцингероде, командовавшему первым партизанским отрядом.

Отряд этот действовал на Тверской дороге. В него входили драгунский полк и четыре казачьих. Казаки часто наведывались в город небольшими группами. Так было и 10 (22) октября. На этот раз их возглавлял сам командир отряда. Десяток храбрецов дошли до дома генерал-губернатора, но там напоролись на французский патруль и были задержаны.

Так повествуют об этом эпизоде Отечественной войны 1812 года русские источники. Французы рассказывают об этом несколько иначе, А. Коленкур, адъютант Наполеона:

«– Когда наши войска подтянулись к Кремлю, Винцингероде пробрался в город переодетым, дошёл до наших постов и воспылал надеждой либо осуществить манёвр, который принудил бы герцога Тревизского эвакуировать Москву, либо добиться того же результата, отвратив наших солдат от исполнения их долга. Местные жители считали это делом лёгким, так как думали, что наши солдаты недовольны.

Набросив на себя штатское пальто, Винцингероде приходил беседовать с солдатами на наших аванпостах. Его сопровождали несколько местных жителей, тоже говоривших по-французски. Все они, следуя его примеру и его советам и ссылаясь на официальные источники, сообщали солдатам о последних событиях, об испытанных нами неудачах, об ожидающих их лишениях, об опасностях, которым они напрасно подвергаются, о доброте и великодушии императора Александра, о его благосклонном отношении к иностранцам и особенной любви к военным, о бесполезности борьбы, поскольку император Наполеон отступает, и о том, что в их интересах – сложить оружие и спокойно ждать до заключения мира в стране, которая так охотно их приютит.

Суб-лейтенанту 5-го гвардейского вольтижерского полка Лее поведение Винцингероде показалось подозрительным, и он арестовал его. Генерала препроводили в комендатуру, где опознали его. Тогда Винцингероде попытался сыграть роль парламентёра, но это не удалось, и вскоре он предстал перед командующим оставленного в Москве французского корпуса.

Герцог Тревизский отнёсся к нему с уважением, но как к военнопленному. Он не мог признать его оговорку, при помощи которой тот хотел выпутаться из дела, так как Винцингероде явился в Москву тайно, переодетым, чтобы попытаться совратить наших солдат, и не объявлял о своём прибытии сигналами горниста, как то делают парламентёры».

В тот же день французы пленили адъютанта Винцингероде капитана Л. А Нарышкина, который проник в Москву, чтобы выяснить судьбу своего командира. Отмечая добровольную сдачу в плен Нарышкина, Коленкур писал: «Эта чисто сыновняя преданность офицера своему командиру несколько изумила всех».

Пленение генерала не было рядовым событием. Поэтому Винцингероде сразу направили в главную ставку. 27 октября Фердинанд Фёдорович был представлен Наполеону около Вереи. После отступления от Малоярославца император находился в раздражённом состоянии, поэтому говорил с пленным на повышенных тонах.

– Кто вы такой? – закричал он Винцингероде, сжимая свои руки, словно стараясь сдержаться. – Кто вы? Человек без родины! Вы всегда были моим личным врагом! Когда я воевал с австрийцами, я видел вас в их рядах! Австрия сделалась моей союзницей – вы поступили на службу России. Вы были одним из самых ярких виновников настоящей войны. Однако вы родились в Штатах Рейнской Конфедерации; вы – мой подданный. Вы не простой враг, вы – мятежник. Я имею право судить вас! Жандармы, возьмите этого человека.

Жандармы знали, что подобные сцены редко имеют серьезные последствия, а потому не спешили исполнять приказ императора. Винцингероде между тем (по свидетельству Коленкура) «ответил, что он отнюдь не родился в стране, принадлежащей Франции; к тому же не был на родине с детства и уже много лет находится на русской службе из привязанности и признательности к своему благодетелю императору Александру.

Стараясь ослабить справедливые упрёки императора по поводу его действий в Москве, он сказал, что вёл переговоры лишь для того, чтобы избежать ненужного кровопролития и спасти Москву от новых бедствий: так как французы всё равно должны эвакуировать её, то он предлагал сделать это без боя, что соответствует обоюдным интересам.

Император, всё более и более раздражаясь, повысил голос до такой степени, что его мог слышать дежурный конвой:

– Видите ли вы, сударь, эти разорённые деревни, эти сёла в пламени? Кого следует упрекать в этих бедствиях? Человек пятьдесят авантюристов, вроде вас, подстрекаемых Англией, которая выбросила их на континент. Но ответственность за эту войну падает на тех, кто вызвал её. Через шесть месяцев я буду в Петербурге и потребую отчёты во всех этих фанфаронадах!

Затем, обращаясь к адъютанту Винцингероде, сказал:

– Что касается вас, граф Нарышкин, не за что вас упрекать; вы – русский, вы исполняете свой долг. Но каким образом человек, принадлежащий к одной из лучших фамилий России, мог стать адъютантом наёмника-чужестранца? Будьте адъютантом русского генерала; такая служба много почётнее».

Наполеон приказал отправить Винцингероде в Вестфалию и предать его там суду. Но генералу повезло: в Могилёвской губернии он был освобождён партией урядника Дудкина из отряда полковника А. И. Чернышёва 10 (22) ноября. То есть ровно через месяц после досадной встречи на Тверской Винцингероде оказался в Петербурге, где был награждён орденом Св. Александра Невского.

Пушкин на Тверской. Два месяца, проведённых в Москве, Александр Сергеевич жил в гостинице «Европа», которая размещалась в здании начала XVIII столетия. Оно строилось для сибирского губернатора Матвея Гагарина и внешне напоминало венецианский дворец: фасад его украшали арки, открытые террасы, каменные крыльца и галереи. В 1820-е годы здание принадлежало М. Д. Часовникову и находилось на месте современного дома № 6 (в его центральной части).

Вечером в гостинице Пушкин исправил окончание стихотворения «Пророк»:

Как труп в пустыне я лежал,