— Ты сказала «милый», я не ослышался? Ты меня имела в виду? — в этом вопросе было так много всего, самых разных чувств, что я растерялась и испугалась. Неужели он что-то знает?!

— Да, конечно, — стараясь, чтобы мой голос звучал как можно естественнее, ответила я. — Конечно, тебя, а что, разве кроме нас здесь есть кто-то еще? — И я подняла руку, чтобы погладить его волосы, но он перехватил ее и прижал к губам с такой страстностью, что я даже немного испугалась.

— Машка, я тебя очень люблю, очень! Ты для меня самое дорогое в жизни. Я никогда тебя не предам, ты мне веришь? — повторял он, словно в исступлении, покрывая поцелуями мои запястья, ладони и пальцы.

— Конечно, мой дорогой, я тоже тебя люблю, — слегка растерянно отвечала я.

Таким я видела его впервые и не знала, как себя вести. До сих пор мы объяснялись в любви не то чтобы шутя, но с какой-то долей юмора, более спокойно, что ли.

Например, он спрашивал:

— Ты меня уважаешь, коварная женщина?

— А как же! — отвечала я в том же тоне.

— А любишь?

— А как же! — снова отвечала я.

И мы, смеясь и тормоша друг друга, начинали целоваться.

Я попробовала перевести все в шутку и заявила:

— Ну-ка признавайся, ведь на самом деле не было никакой встречи одноклассников, ты встречался с девушкой, а меня обманул, — и подмигнула ему.

Пашка вдруг так сильно побледнел, что я испугалась, как бы ему не стало плохо.

— Что за чушь? Откуда ты это взяла? — Он порывисто схватил меня за руку и так сильно сжал, что я едва не вскрикнула.

— Больно же! Ты что, с ума сошел? Я же пошутила!

— Извини. — Он отпустил мою руку и даже попытался улыбнуться. Правда, улыбка вышла какой-то кривой. — Последнее время ты изменилась. Стала как-то суше, что ли, мне кажется, что ты меня избегаешь. А сегодня ночью мне сон приснился дурной, словно я застал тебя с другим, и вы…

Он вдруг порывисто закрыл лицо руками, а у меня внутри все похолодело. Он ничего не знает наверняка, иначе сказал бы прямо, но чувствует, что со мной что-то происходит. Надо срочно заверить его, что он ошибается, что я по-прежнему люблю его и не хочу терять, тем более что это правда.

— Пашенька, ну что ты, как ребенок! — Я ласково взяла его руки и отняла от лица. — Подумаешь, сон, мне какой бред только ни снился! Мне даже голову во сне отрубали, нельзя же всему этому верить. А что касается моего поведения, то после той ночи на холме я… Короче, не могу я так быстро все забыть и стать прежней. Слишком все еще свежо в моей памяти. Дай мне время прийти в себя. А тебя я не избегаю, что за глупости? Как тебе могла прийти в голову подобная нелепость?! Я люблю тебя как всегда, может быть, даже сильнее, чем прежде. Так что не забивай себе голову всякой ерундой. — И я ободряюще улыбнулась.

Пашка ответил на мою улыбку:

— Ну конечно, какой же я болван! Все так и есть, ты права. А я нафантазировал бог весть что. Решил, что надоел тебе, что ты устала от моего общества.

— Господи, да с чего ты это взял? — удивилась я, а про себя вспомнила, как я искала предлог, чтобы выпроводить его из дома, и покраснела. Хорошо, что он этого не видел, так как в этот момент обнимал меня.

— Когда твоя подруга приехала, ты так обрадовалась, что сразу же забыла про меня. Я ушел, чтобы вам не мешать. И подумал, раз ты так рада ее приезду, то, наверное, я здорово тебе надоел.

— Бред! — убежденно заверила я. — Ну, Пашка, ты даешь! Что за детская ревность к друзьям? Она же моя подруга, мы с ней давно не виделись. Мы дружим с самого детства, понимаешь? В один детский сад ходили, потом десять лет за одной партой сидели, теперь вместе в институте учимся. Вполне естественно, что я по ней соскучилась. Странно было бы, если бы этого не произошло. Обычно жены ревнуют мужей к закадычным дружкам и всяким мужским увлечениям: пиву, рыбалке, футболу. А ты, наоборот, меня ревнуешь. Но это же глупо, Паш, я тебя люблю, и ты мой самый лучший и верный друг.

— Да я понимаю. — Он виновато улыбнулся, выпустив меня из объятий и ласково заглядывая мне в лицо. Глаза его сияли любовью и нежностью. — Я ревнивый тупой идиот. И Лиза славная девушка, мне она нравится. Просто что-то нашло на меня, сам не пойму, в чем дело. Я очень люблю тебя и боюсь потерять.

— Не потеряешь. — Я крепко прижалась к нему и, закрыв глаза, повторила как клятву: — Не потеряешь! Обещаю тебе.

Мы помолчали. Так и стояли, обнявшись в тихом переулке, благо мимо никто не проходил и нам не мешал. Наконец он разжал руки и, глядя мне прямо в глаза, попросил:

— Давай уедем, а? Куда захочешь. Не хочешь на Сахалин, можно в другое место. На юг, на север, к черту на кулички. Побыстрее! Только я и ты, давай? — он пытливо смотрел на меня, словно изучая каждую черточку моего лица, и мне вдруг стало не по себе.

— Паш, мы обязательно поедем, обещаю тебе. Я сама этого хочу. Но только не сейчас. Ведь Лиза приехала. Неудобно так сразу ее бросить. Только ты не ревнуй и не говори, что подруга мне дороже тебя. Это не так. Просто, ты понимаешь… — я замялась, не зная, какие еще аргументы привести, чтобы убедить его.

— Я все понимаю. — Он разжал руки и бессильно опустил их вдоль тела, словно они были тряпочными. Он неожиданно напомнил мне большую надувную куклу, из которой вдруг выпустили воздух.

— Я все понимаю, Маша, — повторил он. — Ты самая лучшая на свете. Ты единственная женщина, которую я любил, люблю и буду любить. Даже… — Он не договорил и медленно, едва передвигая ноги, словно каждый шаг давался ему с трудом, пошел вперед.

Я так и не узнала, что он хотел сказать после этого «даже». Мне хотелось побежать за ним, как тогда, на лестнице, когда вниз по ступенькам уходил Саша. И я так же стояла и смотрела ему вслед, но не решалась окликнуть или догнать. Только тогда по моим щекам текли слезы, а сейчас слез не было. Но на сердце было так же тяжело и тоскливо, даже еще тоскливее, чем в прошлый раз. Я не знала, что мне делать. Бежать за ним? Или остаться стоять на месте? И я выбрала последнее…

Весь следующий день мы провели вдвоем с Лизой. Пашка, сославшись на неважное самочувствие, остался дома, как я ни уговаривала его пойти с нами. После вчерашней сцены, хотя мы общались вполне нормально, словно ничего не произошло, пили чай на кухне с Людмилой и смотрели телевизор, обнявшись, после той недоговоренности некая тень пробежала между нами. Я чувствовала ее и испытывала некоторую неловкость. Похоже, Пашка тоже. Поэтому, наверное, он предпочел остаться дома, отпустив нас с Лизой гулять. Поначалу я хотела из солидарности остаться с ним, не потому, что чувствовала себя виноватой, но он так сухо и холодно держался со мной, что я обиделась и решила уйти. В конце концов, неужели я не могу пообщаться с подругой, которую так давно не видела? Ревнивец несчастный, деспот, Отелло. Я предпочитала не думать о том, что он имел все основания меня ревновать, если бы знал о моей измене.