— Это ведь ее заколка, да? — робко спросила я.

Он не сразу ответил, убрал ее в карман своего пиджака, на этот раз другого, темно-серого, и только тогда произнес:

— Да, это ее заколка. Отец привез ей из Англии. Это очень дорогая вещица. Сделана в единственном экземпляре.

— Я знаю. Она мне рассказывала, — подтвердила я. — Но каким образом?.. — я не договорила, но он понял мой вопрос.

— Ты хочешь спросить, каким образом она попала ко мне? Очень просто, я нашел ее возле тела. Механически положил в карман. Собирался потом отдать ее отцу, но, как и ты, забыл о ней. А когда вспомнил, было уже поздно… Когда я не смог ее найти, то решил, что потерял.

— Извини, что я сразу не отдала ее тебе, мне очень стыдно, — тихо сказала я.

— Ничего, теперь это уже не важно. Но все равно ты молодец, что вспомнила. Мне пора, я забежал на минутку, так что я пойду. Как твоя подруга? Ты, кажется, хотела нас с ней познакомить?

— Все в порядке, мы сегодня гуляли с ней по городу. Наверное, завтра пригласим ее на ужин, если ты не против.

— Да нет, буду рад, приглашай, — откликнулся он, и, взглянув на наручные часы, быстро прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.

Я уже привыкла к этому и не обижалась. Такая у него была привычка. Обычно он извинялся и открывал передо мной дверь, приглашая войти. Объяснял это тем, что не любит никого пускать в свою «берлогу», так он окрестил свое жилище, считая его местом, где можно спокойно поработать и отдохнуть наедине с самим собой. Я так и не призналась ему в тех краденых поцелуях в ту ночь и в том, что я шарила на его столе…

Но на сей раз он не стал впускать меня в комнату, похоже, даже не заметил, что прикрыл передо мной дверь. Быстро взял нужные ему бумаги и, на прощание поцеловав меня в щеку, ушел, бросив на ходу, что вернется поздно. Мне показалось, что он чем-то озабочен и даже расстроен. А когда он только пришел, то был в отличном настроении. Что же случилось за то короткое время, что он находился в квартире? Может, сердится на меня из-за заколки, хотя и ни в чем меня не упрекнул? Какая же я дура, в самом деле, и склеротичка, как я могла забыть о ней! Впрочем, что бы изменила эта заколка, это же не орудие убийства и даже не одежда, в которой она была в момент убийства и на которой могли остаться какие-то следы. Господи, ну какая же я идиотка, заколка тут ни при чем! Я даже хлопнула себя по лбу. Просто его расстроило воспоминание об умершем друге. Ведь все это случилось совсем недавно, и он наверняка переживает, хотя и не показывает вида. Он говорил о своей вине перед ним. Но в чем заключается эта самая вина, я тогда так и не поняла до конца. Возможно, он говорил так, потому что был в шоке от его внезапного ухода из жизни, и это была всего лишь метафора. Я вспомнила застывшее бледное лицо мэра у гроба дочери. Его полные страдания глаза и горькую складку возле рта. Потом умершая Эля предстала перед моим взором, такая красивая и неподвижная, как спящая принцесса из сказки. Неожиданно мне стало трудно дышать, липкая струйка пота потекла по позвоночнику. И мое сердце болезненно сжалось, но не от горечи воспоминаний, а словно в предчувствии чего-то страшного и плохого, что ожидает меня впереди. Совсем скоро, в ближайшем будущем… И какая-то мысль, как мне показалось, очень важная, промелькнула в голове и тут же исчезла, не успев оформиться в слова. Холод, сковавший сердце, растаял, дыхание стало ровным, страх отпустил. Я выпрямилась, посмотрела в зеркало на свое бледное лицо с перепуганными глазами и, поправив волосы, заставила себя улыбнуться. Улыбка вышла неважной…

Вечером Лиза так и не позвонила. Я начала немного волноваться. Мне давно было известно, что моя подружка не отличается особой обязательностью и пунктуальностью. Так что я не спешила тревожиться. Значительно сильнее меня волновал мой муж, который заявился домой под вечер, когда я уже начала беспокоиться. В ответ на мое радостное приветствие: «Я так ждала тебя милый, я уже давно дома», он ничего не ответил, уклонился от моего поцелуя, от зефира и сухого вина тоже отказался и лег спать, сославшись на плохое самочувствие.

Мне стало обидно, я так ждала его, даже пожертвовала общением с любимой подругой, которую сто лет не видела, а он… Впрочем, я быстро одернула себя. Помилуй, грешница, блудница вавилонская, о чем ты говоришь? Как ты еще смеешь обижаться после того, что творишь сама? И я прикусила язычок, загоняя внутрь обидные слова, которые уже собиралась адресовать мужу. Вместо этого спросила, стараясь, чтобы мой голос звучал вполне спокойно:

— Где ты был, если не секрет?

— Гулял по городу, — ответил он и прилег на диван.

— Что, просто так гулял? Один?

— Ну да, а почему это тебя удивляет? Я что, не могу гулять один? — в его вопросе прозвучал вызов.

Я хотела было огрызнуться, сказать нечто вроде: «Ты можешь делать, что хочешь, мне все равно», но снова прикусила язык и сдержалась.

— Ты сердишься на меня? — невинно спросила я. — Если да, то я не пойму, за что. Мы как будто все выяснили, но если ты считаешь, что…

Он не дал мне договорить:

— Да ничего я не считаю, я просто устал, у меня раскалывается башка, и я хочу спать. Имею я на это право?

— Разумеется, — дрожащим голосом ответила я.

Он впервые разговаривал со мной таким тоном, и у меня даже слезы выступили на глазах от обиды. Я собиралась уйти и даже вышла за порог, но тут Пашка окликнул меня:

— Маша, подожди.

— В чем дело? — мой тон был предельно сух и холоден. Я стояла в дверях, не спеша подходить к нему.

— Подойди ко мне на минутку, пожалуйста, — попросил он совсем другим тоном, даже немного жалобным.

— Что надо? — я медленно приблизилась.

— Машка, прости меня, я идиот! Я же люблю тебя! Что-то со мной творится последнее время, я сам не свой.

Ах, милый, если бы ты знал, что творится со мной! И чья я…

Он взял мою руку и начал целовать ее. С одной стороны, мне было приятно, что непонятный приступ раздражения с его стороны миновал и он снова стал прежним, мягким, любящим и нежным Пашкой. Но с другой стороны, мелькнула подленькая мыслишка: ну что за мужик, даже рассердиться как следует не умеет, сразу начинает извиняться, как маленький! Вот Саша бы на его месте вел бы себя совсем иначе. И хотя я никогда не видела его в гневе, но даже в тех случаях, когда он был чем-то недоволен или просто держался со мной холодно, я терялась, робела и не знала, как отвечать. Значит, мне нравится грубая сила, нравится подчиняться и быть слабой? Глупость, ведь Саше я не подчиняюсь, ему это и не нужно. Он знает, что если пожелает, то это произойдет, но ему этого не надо. Пока. Я рассердилась на себя за дурацкие мысли, поспешно обняла Пашу и поцеловала в губы. Только сейчас я почувствовала, что от него пахнет спиртным. Вот уж на него не похоже!

— Ты что, пил? — удивилась я, принюхиваясь.

Он покраснел, словно девушка при первом поцелуе, и виновато пробормотал: