Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интервью с преподобной Анной Шоу появилось в надлежащее время. О беседе с Шарлоттой Перкинс Гилман я не написала ни слова. Долг журналиста требовал, чтобы я представила отчет о задании. Но начальство могло счесть себя вправе, несмотря на запрет, опубликовать материал, и я это знала. Глубоко уважая волю миссис Гилман, я твердо решила не допустить этого и потому позволила себе пренебречь долгом.
Спустя какое-то время тот же редактор обронил невзначай:
— Значит, все-таки не удалось вам тогда поймать Шарлотту Перкинс Гилман?
— Отчего же? Удалось, — отвечала я и рассказала, как было дело.
Он не на шутку рассердился.
— Так почему ж вы не написали об этом? — возмущался он. — А я-то еще соверен проиграл из-за вас. Побился об заклад с ребятами, что вы ее обработаете.
— Ничего, — сказала я. — Вполне возможно, что когда-нибудь я об этом напишу. Тогда вы сможете получить свой выигрыш.
Прошли годы, прежде чем я опубликовала это интервью. Шарлотта Перкинс Гилман так и не узнала, что я говорила с ней скорее как горячая ее поклонница, чем как представительница прессы. К сожалению, в то время редактор «Стар» уже не мог получить своего выигрыша.
Несколько лет назад Шарлотта Перкинс Гилман, узнав, что неизлечимо больна раком, лишила себя жизни. И в смерти эта женщина осталась верна себе. Пока могла, она боролась с множеством трудностей и лишений, добиваясь справедливости в мире для женщин и детей, и сама ушла из этого мира, когда поняла, что не может больше служить великой цели, которой посвятила всю жизнь.
Из журналистских удач моих меня особенно порадовал успех кампании «рождественского чулка».
Газета «Стар» поручила мне написать специальный отчет по случаю открытия выставки «Все для ребенка». Выставка ломилась от всяких новейших приспособлений для ухода за детьми; и я изобразила, как повели бы себя здесь миссис Как-аукнется-так-и-откликнется и миссис Что-посеешь-то-и-пожнешь, героини популярной в то время книги Кингсли «Дети воды».
Само собой, обе они были восхищены такой заботой о детях и тем, что так много можно сделать для их счастья и здоровья. Я описала, как восторженно они ахали перед прекрасными детскими комнатами, разными техническими устройствами, изящной одеждой, элегантными кроватками, оборудованием для детского сада, дорогими куклами, хитроумными игрушками и всевозможными питательными продуктами для кормления. Но вот, точно пригвожденные, мои старые дамы остановились перед неприметной витриной с надписью: «Игрушки детей из трущоб». В ужасе смотрели мои героини на эти «игрушки» — кости, щепки с намотанными на них грязными тряпками, осколки посуды, старые жестянки. Коллекцию собрали на Ферн-стрит. Она врывалась трагическим диссонансом в этот праздник изобилия и детского счастья.
Статья понравилась мистеру Эвансу. Заинтересовавшись, он послал меня взять интервью у людей, которые перестраивали Ферн-стрит в одном из унылых трущобных районов. То, что я увидела и услышала, подтвердило впечатление от ужасной витрины на выставке. Сотни детей в трущобах не имели других игрушек, кроме старых костей и щепок, обмотанных грязными лоскутами, либо осколков посуды, которые так устрашили миссис Как-аукнется-так-и-откликнется и миссис Что-посеешь-то-и-пожнешь. И я написала об этом районе, об ужасной нищете, царившей на его улицах.
Приближалось рождество, и я предложила редактору «Стар» начать кампанию «рождественского чулка», чтобы дети, имевшие много игрушек, могли уделить часть тем, у кого их нет совсем. Редактор согласился, и «Стар» энергично принялась за дело. Королева Мэри и королева Александра обе объявили себя покровительницами нашей кампании. Сбор денег и игрушек в фонд «рождественского чулка» был несказанно обилен.
В рождественский вечер от редакции «Стар» и «Дейли кроникл» тронулась целая колонна красных автомашин, нагруженных игрушками. Говорили, что в тот вечер ни один ребенок в трущобах Лондона не остался без игрушек. На следующий год кампания «рождественского чулка» была повторена, и новые подарки порадовали детей бедноты. А потом началась война, и решено было, что теперь не до игрушек, было бы чем накормить детей.
К этому времени я скопила немного денег и могла полгода жить без журналистских приработков. И вот, повесив на дверь табличку: «Уехала за город», я решила выполнить свое заветное желание — засесть за книгу. У меня уже фактически была закончена, только не перепечатана повесть «Буйное детство Хэн», основанная на воспоминаниях о жизни на Тасмании, да еще лежали в столе «Уиндлстроузы» — попытка угодить английским издателям, которых не интересовала австралийская тематика.
Как раз тогда Ходдер и Стоутон объявили Всеимперский конкурс романа, ассигновав 1000 фунтов на премии за лучший канадский, южноафриканский, индийский и австралийский роман. Представлялась возможность попробовать свои силы, хотя победить на конкурсе с первым в жизни романом надежды было мало. Но я извлекла на свет свои гипслендские дневники, и постепенно квартиру мою, расположенную высоко над Лондоном, несмотря на уныние и туманы северной зимы, наполнила атмосфера дремучих лесов, обнаженных предгорий, бескрайних равнин и городков вроде старого Порт-Альберта.
Поскольку членом жюри был сэр Чарльз Гервис, я сообразила, что сюжет для романа надо подобрать в его вкусе. Я писала целыми днями и до позднего вечера, после чего, держась за стены, кое-как доползала до спальни и валилась на постель в полном изнеможении. Миссис Нил хлопотала надо мной, точно суетливая птичка над приблудным птенцом. Простая поденщица, получавшая обычные четыре пенса в час, она предпочитала называться моей экономкой. Удивительно славным она была существом, неизменно опрятная и озабоченная тем, чтобы ни единым пятнышком не замарать свою репутацию «абсолютно порядочной» женщины. Брошенная мужем с двумя маленькими сыновьями на руках, она из года в год билась как рыба об лед и все же уделяла мне столько внимания и забот, что я всерьез привязалась к этой доброй женщине.
Зябким утром она, бывало, часов в восемь приносила мне стакан чаю и готовила горячую ванну в нашей немыслимо тесной кухоньке, где ванна, накрытая деревянной крышкой, обычно служила столом. Она следила, чтобы, принимая ванну, я не забыла помешать овсянку на маленькой газовой плите, потом приносила кофе и гренки в гостиную. Днем, когда я работала, она заходила, ставила передо мной еду и ужасно огорчалась, если я забывала поесть или подложить угля в камин; стараясь двигаться бесшумно и оберегая мой покой, она даже на кусок угля, выпавший со стуком из камина,
