Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это сон? — переспросила она жалобно и попыталась поджать под себя ноги.
Джафар-ага, неожиданно вспыхнув, отвернулся.
— Прости мою нескромность, прекраснейшая! Я… не ожидал… Нет, я уже не смотрю. Но как ты здесь… Сон?
И, словно озарённый какой-то догадкой, спрятал лицо в ладонях, потряс головой и вновь засмеялся. Хорошо, что он действительно не глазел на нежданный подарок судьбы, оказавшийся вдруг в его постели, потому что у Ирис от смущения уже запылали ушки. И ко вполне понятному стыду примешивалось ещё одно, ранее неизвестное жадное любопытство. Капитан оказался на удивление хорош… Впрочем, он и раньше являл собой образчик мужской привлекательности; но до сей поры она видела его либо в парадном кафтане, либо в доспехах. А сейчас всё, что на нём оставалось — лёгкая рубаха и простые шаровары, и небольшая шапочка, без которой османские мужчины не мыслили себя в домашней обстановке. На отросших за время плавания волосах, выбивающихся из-под феса, на крепкой смуглой шее ещё блестели капли воды — очевидно, после вечернего омовения.
— Прости, драгоценнейшая. — Капитан чуть скосил глаза и улыбнулся. — Нет, уж для меня это точно не сон, как и то, что за бортом «Солнцеподобного» плещутся волны Средиземноморья, а в иллюминаторы виден Марсельский берег. Но с тобой, кажется, всё иначе, ибо ты сейчас видишься мне полупрозрачной. Через тебя я вижу ковёр на стене, хоть и не слишком хорошо. Так что ты, по всей видимости, и впрямь спишь…
Осёкшись, он вновь прикрыл глаза ладонью.
— Вон оно что… Теперь я понял.
Странно было увидеть этого большого и сильного мужчину, обычно властного, сурового, грозного, совершенно иным. И, уж тем более, краснеющим, как мальчик.
— Похоже, это шутки одного моего… старого друга. Он хороший чело… пусть будет так — «человек», но у него своё понимание, как можно сделать приятное друзьям. Видишь ли, по природе своей он хорошо владеет магией, особой магией и, к сожалению, имеет привычку помогать, когда не просят. А я в последнее время слишком много думал о тебе, вот он, очевидно, и решил так мне помочь…
— У тебя есть знакомый джинн?
От любопытства Ирис даже позабыла, что надо бояться. Завертела головой, разыскивая ещё одного возможного обитателя каюты, и, не найдя, с трудом подавила желание заглянуть под кровать.
— Нет, он не джинн, прелестнейшая. Теперь-то я понимаю, что он готовился к нашей встрече заранее, потому что не так давно попросил меня никому даже случайно не называть его имени. Прости, но я уважаю его желание. Ты не сердишься?
Нет, Ирис не сердилась. Несмотря на то, что сидела на чужом ложе, в одной рубашке, совершенно беззащитная, она не чувствовала от мужчины, пребывающего в каких-то трёх шагах, ни угрозы, ни похоти, лишь доброжелательность и… ещё что-то, напоминающее нежность… а потому — сохраняла спокойствие. К тому же… окружающую действительность она воспринимала и впрямь, как во сне: отдельные ощущения временами становились чёткими, реалистичными… но так же внезапно притуплялись.
Не зная, что ответить, она взглянула на свою руку — вот уж нет, совершенно непрозрачную! — провела по неподдающемуся покрывалу…
…и поняла, что пальцами ощущает не гладкие переплетения шерстяных нитей и золотого шитья, а складки собственного одеяла, остающегося, по всей вероятности, на её спящем теле, там, далеко, в Эстре.
Удивительно. Получается, она и здесь, и там? А если попробовать дотянуться ещё кое до чего?
Она заинтересованно пошарила вокруг. Потому что вспомнила, что перед самым сном, подмерзая, завернулась ещё и в тёплую кашемировую шаль, а потом, согревшись, сбросила с себя. Теперь она должна лежать где-то рядом…
На краю постели рука нащупала невидимую бахрому.
Вскрикнув от радости, девушка потянула проявившийся из пустоты превосходный платок из Хиндии, настолько большой, что в него можно было завернуться, почти как в сари. Обеспокоенный её возгласом, капитан не выдержал, снова обернулся — и замер в изумлении, глядя, как она накидывает на плечи нечто яркое, пёстрое, чего отродясь в его холостяцкой каюте не водилось. К великому удовольствию Джафара гостья… не стала закрывать лицо. Лишь чинно покрыла голову, плечи, запахнулась… Но прелестные розовые губы, очаровательный носик, усеянный крапинками веснушек, подбородок с ямочкой остались доступны для любования. Чем бывалый мореход и воспользовался. Когда ещё будет такая возможность?
Теперь, когда не нужно было отводить глаз, он произнёс:
— Когда я был мальчиком…
Ирис удивлённо взмахнула ресницами. Это он к чему?
— … я увидел богиню, — несколько торжественно заявил капитан. — Мы с братом рыбачили на рассвете в запретном месте, недалеко от храма Афродиты. Я ведь родом с Крита, а там до сих пор полно руин древних храмов… И вот мы затаились у скал, где, по нашим расчётам, наши маленькие сети должны были вот-вот наполниться рыбой. Но накануне мы проработали весь день на винодельне. Брат не выспался, прикорнулся к валуну и уснул. Я один видел, как море у самого берега вскипело, и из буйных волн ступила на берег Она…
Его глаза замерцали, словно отражая отблеск далёкого рассвета.
— Невысокая, с гибкой фигурой танцовщицы, с белоснежной кожей, и лишь на носике — прелестные веснушки, совсем как…
Щёки его вновь зарделись. И вдруг смущённая Ирис поняла: Джафар вспомнил не только веснушки. Богиня красоты — само совершенство, и наверняка тогдашний мальчик был ослеплён красотой всего женского тела, недоступного и прекрасного: высокой грудью, крепкими стройными бёдрами, идеальными ягодицами… Каково это — видеть, как из моря выходит ожившая статуя?
Но, щадя скромность гостьи, Джафар-ага не стал расписывать прелести пеннорожденной.
— И она была рыжая, — дополнил он почти шёпотом. — Правда, не такая, как ты, её кудри больше отливали золотом, как у римских куртизанок. А глаза… Глаза менялись, то зелёные, как весенняя трава, то синие, как небо… Тогда я даже не понял, откуда взялась колесница, причём не нынешняя, а словно со старинных фресок. И вот чудо: её несли за собой крылатые кони. Она же, как была, нагая, перехватила у мальчика-возницы вожжи — и устремилась в небо. Но мне всё казалось, что она меня заметила, лишь не подала виду. И с тех пор я ждал. Ждал, когда снова увижу мою Богиню…
Когда он успел очутиться рядом и преклонить колено перед ложем — Ирис не заметила. Но сердце её затрепетало от сладкого томления.
— Моя богиня…
Низкий голос капитана подрагивал от волнения.
— …Я уже сказал однажды, и сейчас повторю: будь моей женой! Это тебя я ждал всю свою жизнь; это тебя искал так долго, и на греческой земле, и в Османской, и на суше, и на море. Без тебя — половина души, половина сердца, полжизни! Будь моей, звезда моего небосклона!
И, склонившись, бережно поцеловал крошечную ступню, непокорную, посмевшую выглянуть из-под шали.
Ахнув, Ирис проворно отдёрнула ногу. Она почувствовала его! Она его почувствовала! Значит, не всё в этом сне иллюзорно?