фотографиями, Александр, находя на фото Гришу, рассказывал о какой-нибудь их общей шалости, относящейся ко времени, когда было сделано это фото. Не было случая, чтобы в такие вечера не прозвучала воздушная тревога, если Арсений был дома, они с Александром отправляли Анну в бомбоубежище, а сами поднимались на крышу. Смотрели, как работают зенитки и следили, куда падают зажигалки, при попадании такой зажигалки на их крышу нужно было успеть сбросить ее вниз, чтобы она не наделала беды.

После злоключений первых дней войны, концертная бригада, в составе которой был Александр, продолжила работу уже в Москве. Давали концерты на призывных пунктах, вокзалах, а когда в Москву стали поступать раненные — в госпиталях. Работали много, уставали. Эта работа была признана важной и полезной и в сентябре концертные бригады стали посылать на фронт. Артистам, работающим во фронтовых бригадах, давали бронь.

В начале октября немцы уже совсем близко подошли к Москве, началась массовая эвакуация предприятий и учреждений из Москвы, Анна уволилась с киностудии и поехала в Саранск.

Когда началась третья волна мобилизации, Арсений был зачислен в подразделение, которое отправили на строительство оборонительных сооружений на подступах к Москве, Александр, узнав об эвакуации Малого театра в Челябинск, отправился в военкомат. Он совершенно не имел навыков, необходимых для военной службы, в руках держал только бутафорское оружие во время спектаклей на сцене театра. Пришлось осваивать азы военного искусства по дороге к фронту, а потом уже на передовой.

Сейчас, по прошествии трех лет войны Александр благодарил судьбу, что в самые первые дни, попав на передовую, он остался жив, постепенно навык пришел. Первое время были только оборонительные бои, и он научился хорониться от пуль и разрывов снарядов. Потом в начале декабря началось наступление, но оно не оказалось активным, полгода отступления и оборонительных боев давали себя знать, не было опыта наступательных операций, уверенности в собственных силах и сказывались недостатки во взаимодействии с соседями. Не хватало бронемашин и танков, пехота со слабой поддержкой была уязвима для яростно отбивающегося врага, тем не менее, к середине января удалось оттеснить немцев от Москвы на расстояние до ста километров.

К этому времени были освобождены многие населенные пункты и несколько городов, среди них Калинин, Клин, Наро-Фоминск, Малоярославец, Боровск, но уже в первой декаде января наступательные возможности Красной Армии были исчерпаны, и оно было приостановлено.

Нужна была передышка. Ожидали, что вот-вот подтянутся тыловые части, подойдут резервы, пополнятся боеприпасы. Немцам тоже удалось использовать передышку для перегруппировки своих сил и, когда наступление Красной Армии возобновилось, приходилось преодолевать хорошо организованную оборону противника, но впереди были Вязьма, Смоленск, Витебск и дальше — территория Белоруссии и государственная граница.

К весне сорок второго года Александр вполне освоился, приноровился к особенностям военно-полевой жизни. После начала наступления потери в подразделении, в котором он служил, значительно увеличились, приходило пополнение не всегда хорошо обученное и молодые бойцы считали Александра опытным бывалым солдатом, брали с него пример и прислушивались к его советам. Его считали удачливым бойцом, он прослужил на передовой уже полгода и ни одной царапины, но в одном из боев удача ему изменила, совсем близко разорвался снаряд, Александр упал, его частично присыпало землей, он потерял сознание.

Через какое-то время сознание вернулось, он ощущал непрекращающийся гул в ушах, сквозь который все же едва доносился шум продолжающегося вокруг боя. Александр попробовал подняться, но удалось только сесть. Глаза застилала пелена, сквозь которую он едва различал движущиеся вокруг фигуры. Рядом с ним остановился человек во вражеской военной форме и направил на него автомат. Александр почувствовал, что сейчас раздастся выстрел и только успел подумать: «Ну вот, кажется, все кончилось». Однако выстрел не прозвучал, его остановил голос молодого офицера. Александр не знал немецкого языка, но слова офицера, которые услышал, запомнил на всю жизнь: «Nicht schießen. Hol ihn ab», уже потом он узнал, что они означали спасение его жизни: «Не стрелять. Забрать его». Немцы отходили на свои позиции после контратаки, офицер, увидев русского солдата без видимых повреждений, вероятно только контуженного, решил отправить его в штаб для допроса, как возможного носителя ценной информации. Два рослых солдата подхватили Александра под руки и поволокли к немецким окопам. Там его передали старшим офицерам, но в расположении не оказалось никого, кто бы мог хоть немного говорить по-русски. Связанного Александра до утра продержали в окопе, а на утро, промерзшего с головной болью и не проходящим гулом в ушах, погрузили на грузовик и, по всей видимости, повезли в штаб. Пока ехали, несмотря на тряскую дорогу Александр все же задремал. Нельзя сказать, сколько продолжалась его дрема, но он очнулся, услышав взрыв гранаты, а затем выстрелы. После того, как выстрелы затихли, над бортом грузовика показалась голова в ушанке. Голова разочарованно прокричала:

— Здесь нет ни оружия, ни снарядов, ни патронов, только связанный солдат.

Так Александр оказался у партизан, но радость чудесного спасения очень скоро была омрачена недоверием и подозрением со стороны командования отрядом.

Александр в подробностях рассказал обо всем, что с ним произошло за последние два дня, но командир отряда и его заместитель не могли или не хотели верить, что не раненный, без синяков и ссадин солдат не сопротивляясь, по его словам в полубессознательном состоянии, был силой захвачен в плен. Их недоверие было несколько смягчено женщиной врачом, которая обнаружила характерные симптомы, подтверждающие контузию у Александра. Вдобавок к вечеру у него поднялась высокая температура, и проявились признаки сильной простуды, которые в сочетании с контузией вызвали серьезное осложнение. Несколько дней Александр был в бреду, его поместили в землянку, используемую по необходимости в качестве временного лазарета, она находилась рядом с другой землянкой, в которой был оборудован медпункт. Женщина-врач несколько дней не отходила от его постели. Заместитель командира в эти дни несколько раз заглядывал в землянку, где содержался под охраной Александр и был крайне недоволен тем, что доктор проявляет такую заботу к подозреваемому, и совершенно не отвечает на его знаки внимания. Каждый раз, заходя в землянку, заместитель заговаривал с врачом и, убедившись, что больной не в состоянии давать показания, тут же забывал о нем и начинал говорить о постороннем. Например, о том, что жизнь в лесу однообразна и скучна и надо ее как-то украшать, больше общаться, и почему бы, вечерами не встречаться, пить чай, разговаривать. Это были по большей части монологи, и один из них закончился такими словами:

— Наталия Андреевна, оставьте своего подопечного санитару, оглянитесь вокруг, весна пришла, предлагаю вечером прогуляться, хотя бы