– Варвара Дмитриевна – моя невеста, и вскоре мы должны обвенчаться, – добавил Матвей.

Окончательно оторопев от слов Твердышева, Андреевский принял молниеносное решение и велел:

– Оставайтесь здесь, милостивый государь.

Дмитрий Григорьевич устремился в гостиную, за дверьми которой минуту назад исчезла Варя. Войдя, он захлопнул за собой двери и глазами отыскал дрожащую дочь у бархатной портьеры.

– Господи, Варенька, девочка моя, о чем говорит этот человек? Ты хочешь за него замуж? – в ужасе спросил он, приближаясь.

Варя бросилась к отцу на шею и тихо прошептала на одном дыхании:

– Нет! Чтобы избавиться от его власти я была вынуждена бежать обратно в Петербург, батюшка. Я тяжела от него…

– О Боже! – воскликнул Андреевский и, чуть отстранив от себя дочь, взял ее за плечи, и легко встряхнул. – Варенька, ты понимаешь, что говоришь?

– Батюшка, я так виновата перед вами! – она залилась слезами, вновь упала на грудь обожаемого отца и зарыдала. – Но это горькая правда, я ношу его плод, уже шестой месяц пошел…

– Отчего же ты не рассказала об этом раньше? – ласково спросил Дмитрий Григорьевич с любовью, гладя дочь по темноволосой голове.

– Я боялась, что вы прогневаетесь на меня.

– О, моя канареечка, – вздохнул Андреевский. – Ты же знаешь, я обожаю тебя. Только ради тебя я объездил почти все губернии за последние полгодаразыскивая тебя. Ты должна была мне все сразу рассказать. Какой удар! Твой милый брат прошлым летом так скоропостижно оставил меня на этом свете в скорби и печали. Теперь ты говоришь мне эти ужасающие вещи…

– Простите батюшка, я такая плохая дочь.

– Как же все это случилось?

– Я так боялась вам все рассказать.

– Расскажи сейчас, золотце, расскажи, я все пойму, – заметил ласково Андреевский.

– Это человек служит управляющим на заводе у некоего Осокина, возможно, ты слышал о нем. Бургомистр Кунгура посоветовал мне остановиться в доме у этого Твердышева. Его дом в поселке у Верхне-Иргинского завода. Это место рядом с теми рудниками, куда сослали Алексея Ивановича.

– Но как же получилось, что вы были близки?

– Он взял меня силой, – прошептала она тихо, боясь поднять глаза на отца. – А потом неволил меня и принуждал выйти за него замуж.

– Как же он посмел? – в негодовании воскликнул Дмитрий Григорьевич. – Ты любишь его?

– О нет! Как вы могли такое подумать, батюшка?! – в слезах произнесла Варя. – Нет, я вовсе не люблю его. Избавьте меня от этого человека. Я ненавижу его!

– Варенька, все, о чем ты рассказала мне, так чудовищно…

– Ах, батюшка, я так страдала! Если бы вы знали! Алексей не желал моей любви и не хотел меня видеть. А этот человек преследует меня уже полгода. Я еле вырвалась из его дома.

– Я уже говорил тебе, что ты зря уехала в те дикие края. Но ты совершенно не думала, что творишь. И вот видишь, как вышло? Ты обесчещена и ждешь дитя. А этот плебей стоит в моей парадной и требует тебя замуж. Как все ужасно!

– Простите меня. Я так запуталась и так несчастна, – пролепетала Варя, всхлипнув.

Она вновь упала к нему на грудь. И Андреевский ласково провел рукой по ее голове.

– Что же ты хочешь, чтобы я теперь сказал ему?

– Прогоните его! Скажите ему, чтобы он более не смел приближаться ко мне! Иначе вы упрячете его в тюрьму! У вас ведь есть связи! Лишь вы можете помочь мне!

Она вновь зарыдала.

– Не плачь, золотце, я все устрою. Только не плачь.

Усадив девушку на диванчик и оставив ее в гостиной, Андреевский быстро вернулся в парадную. Твердышев так и стоял на прежнем месте в неподвижной позе и терпеливо ждал.

– Милостивый государь, прошу вас немедленно покинуть мой дом! – без предисловий произнес Дмитрий Григорьевич, испепеляя Матвея злым взглядом.

– Дмитрий Григорьевич, я хотел простить руки вашей дочери, – начал вновь Матвей.

– Вы, как я посмотрю, наглец, сударь?! – уже раздражаясь, возмутился Андреевский. – Я никогда не дам благословения на ваш брак с Варенькой! И прошу вас по-хорошему покинуть мой дом и навсегда забыть дорогу сюда!

– Я не уйду. Варвара Дмитриевна ждет моего ребенка. Мой долг позаботиться о ней и дать имя малышу.

– Этого не будет, пока я жив! – пророкотал Андреевский и позвонил в колокольчик. Тут же в парадной возник Демьян, и Дмитрий Григорьевич властно приказал ему: – Собери дворню и выстави этого господина и его людей вон из парадной!

– Дмитрий Григорьевич, выслушайте меня, – попытался вновь Матвей, видя, как Демьян возвращается с несколькими слугами.

– Ну, чего ждете? Вон его! – прикрикнул на слуг Андреевский.

Мужики попытались выставить Твердышева из парадной. Но Матвей вмиг затеял драку и сразу же уложил сильными ударами в лицо двоих из них.

– Я все равно заберу Варвару Дмитриевну! Даже против вашей воли! – прохрипел Твердышев.

Безумство с рукоприкладством продолжалось около получаса и закончилось на широком крыльце помпезного особняка. Пришлось звать пару дюжин мужиков-слуг, чтобы утихомирить Твердышева и его людей. Мало того, пока шла драка, Андреевский распорядился тотчас послать за исправником, который не замедлил явиться в особняк Андреевских с четырьмя полицмейстерами. После кратких показаний Дмитрия Григорьевича о том, что разбойники вторглись в их дом, полиция забрала Матвея и его людей.

Через окно гостиной, чуть отодвинув занавесь, Варя хладнокровно следила за всем происходящим на крыльце. Когда два полицмейстера, следуя за исправником, с двух сторон подхватили под руки полумертвого Матвея, лицо которого было все в крови, и поволокли его прочь от особняка Андреевских, губы девушки сложились в хищную довольную ухмылку. Варя ощутила, что наконец-то этот наглец получил по заслугам. Твердышев явно заслуживал наказания за то, что насильничал над ней, за то, что свел в могилу страдалицу Арину и за то, что посмел думать, что может жениться на ней, Вареньке Андреевской.

Санкт-Петербург, Петропавловская крепость,

1774 год, Февраль

Тусклый свет едва пробивался сквозь небольшое оконце под потолком тюремной камеры. Затхлый вонючий воздух наполнял ноздри Матвея, и арестант глухо закашлялся, пытаясь согреться в этой холодной промерзлой комнатушке. Он ходил взад-вперед по небольшой мрачной камере, от каменной лавки с сеном, что служила ему ложем, до стены с окном. Вновь ощутив, что его знобит, Твердышев устало сел на каменное ложе. С каждым днем силы уходили из его тела, и он осознавал, что долго не протянет.

На исходе был второй месяц, как он находился в каземате Петропавловской крепости. Сырость и грязь сделали свое дело, и Матвей, уже будучи простывшим, едва попав в каземат, еще сильнее заболел. Лихорадочное состояние и непрекращающийся кашель были уже привычными для мужчины, и он молил Бога лишь об одном, чтобы хотя бы выбраться живым из этого гиблого места. Он с омерзением посмотрел на заплесневелый кусок хлеба, лежащий в углу вместе с ледяной водой в железной кружке, и, обхватив себя руками, прислонился к промерзлой стене камеры. Вот уже более месяца он не ел ничего горячего и согревающего. Гнилой хлеб да кружка вонючей воды, вот весь паек, который он получал от тюремщиков ежедневно.