Она, не обращая внимания на свой непристойный вид, стремительно приблизилась к сидящему у трельяжа старому дворянину, которого в это время брил камердинер. Длинная полупрозрачная ночная рубашка на девушке не оставляла простора для фантазии, а расстегнутый шелковый пеньюар, как летящий шлейф, развевался за ее спиной. Камердинер, скользнув взглядом по молоденькой хозяйской дочке, быстро перевел глаза на лицо Дмитрия Григорьевича, продолжая убирать с его лица нежелательную растительность.

– Отчего ты так кричишь, золотце? – нахмурился Андреевский, поднимая на дочь взор и отстраняя руку слуги от своей щеки.

Варенька резко остановилась напротив отца и яростно воскликнула:

– Я же говорю! Он пропал! Пропал! – она сглотнула ком в пересохшем горле и, едва держа в себя в руках от неистового дикого волнения, в истерике прокричала: – Ни его, ни его няни нигде нет!

– Может, Лукерья Ильинична вышла с ним погулять с сад? – предположил Дмитрий Григорьевич тихо, боясь подумать самое страшное.

Мысль о том, что именно он виновен в исчезновении внука, вмиг накрыла его черным саваном.

– В такую рань? – уже в слезах выпалила Варя. – Семь утра на дворе, батюшка! А их нигде нет, я уже весь дом оббежала, и никто не видел ни няни, ни моего мальчика со вчерашнего вечера! Я уже всех слуг на ноги подняла! Везде ищут!

Вся на нервах, молодая женщина металась по комнате, не зная, что и думать, и не понимая, куда делся из детской ее годовалый сынок, которого и она, и ее отец безмерно обожали.

– Ох, моя канареечка, успокойся, не переживай ты так, – выдохнул Андреевский и, схватив полотенце, начал вытирать недобритое лицо от мыльной пены. – Сейчас всю дворню на ноги поднимем…

– Батюшка, все и так уже на ногах. А если с ним что случилось плохое? Я не переживу! Не переживу!

– Успокойся, я немедля обо всем распоряжусь, – обняв дочь, с силой прижал ее к себе, начал дрожащей от волнения рукой гладить по голове. В голове его бродили жуткие мысли, он боялся даже думать о худшем. Обернулся к камердинеру, который так и держал наготове бритву, и велел: – Харитон, немедля ко мне старшего приказчика и главного конюха.

– Слушаюсь, барин! – кивнул тот и, мгновенно положив на полотенце бритвенный нож, поспешил прочь из спальни.

– Я не понимаю, батюшка, что случилось, – всхлипывала Варенька у него на груди. – Но ты должен сам осмотреть детскую, там все как обычно, даже игрушки на месте, а его нет! Нет. Я сойду с ума.

В этот миг в спальню важно вошел лакей с серебряным подносом.

– Барин, срочное письмо, – объявил он.

Важно прошествовал в комнату и приблизился, чуть поклонившись.

– Пафнутий, пойти вон со своим письмом! – в истерике прикрикнула на него Варя.

Видя, что молодая барышня в невменяемом состоянии, слуга быстро положил конверт на ближайший стол из красного дерева и ретировался из спальни.

– Ты сказала, что и няни тоже нет?

– Да! Мне кажется, это именно она куда-то унесла моего малыша!

– Нет, не могла она, – пролепетал, холодая от ужаса, Андреевский, отчетливо ощущая, что «они» не простили ему его ошибки. Но, как будто пытаясь убедить себя и дочку в обратном, не желая даже думать о самом страшном, промямлил: – Лукерья Ильинична уважаемая женщина, я знаю ее уже более тридцати лет. Она твоего двоюродного братца Сашеньку выкормила.

– И что? А если она ушла с ним из усадьбы? Где искать моего мальчика?

– Думаю, не могла она мимо ворот пройти незамеченной. Ее бы без моего позволения не выпустили с Григорием. Сейчас всех сторожей допросим. Наверняка она где-то в усадьбе.

– Все равно я думаю, надо исправника вызвать!

– Упаси Боже! – вздрогнул Андреевский в ужасе, понимая, что если «они» причастны к произошедшему, то вмешательство полиции точно все усложнит. – Сначала обыщем все в усадьбе.

– Но как же, батюшка? Если она скрылась в городе, без полиции никак. Я чувствую, мы теряем время!

Дмитрий Григорьевич бросил взор на письмо, которое чуть ранее оставил на столе лакей, и нахмурился. Странная фраза на конверте «Срочно. Андриевскому в руки» и без обратного адресата насторожила его. Некое чувство толкнуло выпустить дочь из объятий, в два шага приблизиться к столу и проворно вскрыть письмо. Прочитав содержание послания, стареющий Андреевский побледнел, словно полотно, однако уже через миг глухо и облегченно выдохнул, понимая, что «они» к исчезновению внука непричастны.

– Батюшка, неужели нельзя потом это прочесть?! – выпалила невольно Варя, топнув ножкой и не понимая, отчего отец в такой момент читает эти свои письма.

Но Андреевский вновь прочел послание, и она увидала, как его поза стала напряженной, как у зверя, готовящегося к прыжку. Сжав кулак, он пытался понять, кто украл их малыша, и мог ли он сам со своими людьми поймать этого негодяя. Вдруг он как-то трагично посмотрел на молодую женщину, которой едва минул двадцать один год, и процедил:

– Если бы я не был уверен, что этот мерзавец отдал Богу душу два года назад в тюрьме, подумал бы, что это его рук дело!

– Кого? – опешила она, не понимая, о ком он говорит.

– Этого нищего плебея, который испортил тебе жизнь! Но дьявол его забери, он мертв! А кто же эти черти тогда?

– Батюшка, вы о чем? – холодея, пролепетала Варя, слова отца вызвали в ее существе целую гамму чувств.

– Прочти! – прохрипел Андреевский, понимая, что мальчика похитили какие-то разбойники, а не «они», ведь у «них» были в избытке и деньги, и власть. И они ждали лишь подчинения и повиновения.

Поняв, что это не простое послание, она дрожащими рукам взяла из рук отца письмо и впилась взглядом в выведенные пером строки:

«Мальчик у нас. 700 тысяч. На Ивановском кладбище, сегодня в полночь. У могилы графини Шереметьевой. Принесет твоя дочь. Более никого на кладбище не должно быть. Не выполнишь, мальчишка умрет».

– Что это папА?! – выдохнула в ужасе Варя.

– Ублюдки хотят денег.

– Но почему Гришенька? – простонала в ужасе она, осознавая, что ее любимый малыш теперь в руках каких-то страшных людей, которые угрожают ему расправой. Все это казалось нескончаемым кошмарным сном.

– Потому что эти подлецы знают, что деньги у меня есть! И, похоже, няня была подкуплена. Полицию лучше не привлекать.

Заламывая руки, молодая женщина начала метаться по комнате, причитая:

– Мой бедный мальчик! Как же он у них? А вдруг они его не кормят? Или обижают?

– Вряд ли, – процедил Дмитрий Григорьевич, быстро откидывая крышку секретера и усаживаясь на бархатный стул. Нервно схватив перо и обмакнув его в чернильницу, он начал проворно что-то карябать на листке. – Они знают, если что случится с мальчиком, денег им не видать.