Она впивается в меня взглядом, и я вижу в ее глазах холодный расчет.

– Кто ты такая? – спрашивает она.

– Я просто девушка, у которой преступник Вальжан украл подругу, – отвечаю, вздохнув. – Я поклялась, что верну ее. Дала клятву.

Жавер хмурится.

– А какая она, твоя подруга?

– Невинная, наивная, доверяет окружающим, а еще – прекраснее рассвета, – говорю я.

И вдруг вижу – лицо Жавер искажает приступ неприкрытой боли. И ревности. Она ревнует к Этти? Но Этти же просто девочка.

Инспектор быстро справляется со своими эмоциями и смеривает меня взглядом с ног до головы.

– А как ты познакомилась с принцем?

Чувствую осуждение в ее голубых глазах, когда она видит наконец цвет моей кожи.

– Мы с Этти еще детьми однажды были во дворце, – говорю я, потому что Господин Жорж научил меня, что лучшая ложь – максимально приближенная к правде.

– Тогда я хочу предупредить тебя: что бы он ни говорил, нельзя доверять таким мужчинам, как принц. Мужчины любят очаровывать обещаниями, но когда приходит время выбирать, они всегда выбирают долг.

Взвешиваю ее слова и нутром понимаю, что она говорит о Вальжане, Мэре. Иначе и быть не может.

Смотрю на нее с бесстрастным выражением лица.

– Тебе кажется странным, что я говорю это именно тогда, когда принцу ты явно небезразлична, – продолжает она.

Я думаю, что принц – чувствительный, одинокий юноша, которому была бы небезразлична и шляпа, если бы она проявила к нему хоть капельку внимания. Но ей этого говорить не собираюсь.

– И все же такие мужчины, как он, не интересуются такими девушками, как ты. Ты должна оттолкнуть его, защитить себя, иначе он заберет у тебя все и оставит ни с чем.

Ее рот вытянулся в дрожащую ниточку, руки сжаты в кулаки, взгляд источает боль.

Мэр разбил ей сердце. Поэтому инспектор гоняется за ним.

– Кто-то обидел вас? – спрашиваю я осторожно, но с любопытством в голосе.

От этого вопроса ее глаза становятся холодными и непроницаемыми, и она почему-то сразу натягивает перчатки.

– Если кто-то и посмел это сделать, он сильно пожалеет об этом. – Она улыбается безрадостной улыбкой. – Потому что в отличие от других женщин, даже погубленная однажды я не буду увядать и чахнуть. Я стану преследовать своего врага до самого края света.

Она замолкает, а я думаю, что ее одержимость Вальжаном может сыграть мне на руку. Он будет червяком, которого я насажу ей на крючок.

– Взять ее, – командует она жандармам, которые крепко хватают меня с обеих сторон и плотно зажимают между собой.

Инспектор приказывает им бросить меня в камеру.

– И смотрите за ней хорошенько, – она косится на меня. – Я буду крайне недовольна, если девчонка сбежит.

* * *

Мы только что выехали за дворцовые ворота, и у меня голова идет кругом.

Смотрю из окна экипажа, пытаюсь понять, на какой мы улице. Но к своему ужасу вижу только плотные шеренги солдат, которые стоят вдоль улиц ровными рядами. И ждут.

Мне нужно предупредить Сен-Жюста и мальчиков. Орсо, конечно, не придет студентам на помощь, и теперь, когда я видела планы принца, я понимаю, что они идут на верную гибель. Мысли напряженно крутятся в голове.

Я должна попасть к ним. Должна.

Слезы наворачиваются на глаза, когда мы катим мимо солдат в другую часть города. Чувствую, что все выходит из-под контроля. Планы рушатся. Я теряю друзей.

Если все они умрут, то не помогут мне свергнуть Тигра.

Жандармы наблюдают за мной. Один пялится на грудь, другой рассматривает меня с интересом, вероятно, гадая, что же я натворила.

Ловлю взгляд того, который смотрит мне на грудь, и начинаю хлопать ресницами.

– Добрый господин, не могли бы вы хоть немножечко приоткрыть окно? – спрашиваю я сладким голосом.

Он улыбается отвратительной улыбкой и, наклонившись вперед, открывает окно кареты.

Мне достаточно секунды, чтобы сложить губы и издать один короткий резкий свист, а за ним – один низкий.

Жандарм, сидящий ближе, сразу бьет меня по лицу.

– Без шуточек, – приказывает он.

Удар несильный, но я чувствую во рту вкус крови. Думаю, он разбил мне губу. Он нависает надо мной, источая силу и власть.

– Вы об этом пожалеете, – говорю я ему.

Они с шумом закрывают окно.

Жандарм поднимает руку, чтобы снова ударить меня, но в этот момент пялившийся на мою грудь напарник тычет его в бок.

– Что это?

– Что? – переспрашивает тот, но потом тоже это слышит.

Я сижу с закрытым ртом и не издаю ни звука. Но удивительно: мой свист будто висит в воздухе. Как эхо, он повторяется снова и снова. Сначала тихие и отрывистые, звуки становятся все громче и перерастают в единый хор позади нас, и перед нами, и вокруг. Лошади шарахаются, экипаж дергается, я слышу, как ругается кучер. Свист будто запутывает нас в сети, приближаясь со всех сторон. Лошади начинают ржать, а свист становится все громче и яростнее.

Потом он прекращается, и наступившая тишина пугает гораздо больше, чем все остальное.

Один из жандармов стучит в крышу экипажа прикладом ружья.

Слышится голос (кажется, кучера), извергающий проклятья. Звук, как будто что-то тяжелое стаскивают с крыши. Потом испуганные слова мужчины, который просит сохранить ему жизнь. Молитва о прощении грехов.

Жандармы переглядываются, оба мертвенно бледные.

Взводят курки пистолетов.

– Мы вооружены! – кричат они в дверь кареты.

Дверь распахивается, и они стреляют, не заметив того, что и задняя дверь в это время тихо открывается под грохот их выстрелов. Почувствовав ворвавшийся внутрь холодный ветер, они поворачиваются, но поздно – одного из жандармов уже тянут из экипажа спиной вперед. Второй хватает меня и прижимает к щеке пистолет. Я чувствую холодный металл, впивающийся в кожу.

– Я убью ее! Я размозжу ей голову! – вопит он.

Я смеюсь в тисках его рук.

– На вашем месте я не стала бы этого делать.

Снаружи не доносится ни звука. Мертвая тишина. Жандарм в панике заставляет меня встать и, по-прежнему прижимая пистолет к щеке, выталкивает меня из кареты.

Сотня Призраков окружили нас как безмолвная стража. И ни следа кучера или второго жандарма.

Во главе Призраков стоит Гаврош. Он замечает пистолет, потом переводит взгляд на лицо жандарма. И угрожающе качает головой.

Жандарм вдруг удивленно моргает, его глаза расширяются от испуга, и я замечаю, что к его шее прижат кончик острого ножа.