– Что?

– Ты сказал, что мы – твои единственные друзья.

Кажется, принц очень разозлился.

– Все висит на моих плечах, – рычит он. – Отец сейчас за границей с генералом Бонапартом и поручил мне поддерживать в стране мир в его отсутствие.

– Мир?! – Подхожу к карте и указываю на ряды солдатиков на улицах, тем временем стараясь запомнить их расположение, чтобы подробно передать все Сен-Жюсту. – С каких пор это называется миром?

– С тех пор, как сотни детей из знатных домов за месяц умерли от отравления.

Когда стали умирать знатные отпрыски, их было так много, что им устраивали массовые погребения. Я наблюдала за процессиями с городских крыш, спрятавшись в тени. Видела, как принц сидел рядом с матерью и отцом. И тогда мое сердце, которое сжималось от страха, что рано или поздно его постигнет та же участь, немного успокаивалось. Все люди вокруг него плакали и стонали. И когда он поднял голову и повернулся в мою сторону, я увидела, как блестят слезы у него в глазах. Их горе было и его горем. В конце концов, он же один из них. А вот плакал ли он, когда голод и отравленная вода отправили в могилы четверть городского населения? Для них не устраивали похоронных процессий.

После похорон пришли известия, что доктора обнаружили яд в желудках умерших детей. Знать не понимала, кто и как мог это сделать. Но слуги все знали: они видели, как их хозяева уговаривали своих детей выпить жидкость из хрустальных бутылочек. Поползли слухи, и хотя ни у кого из знати не осталось воспоминаний о содеянном, так или иначе все поняли, что именно они совершили эти непростительные поступки и убили собственных детей.

Голос принца – как лед.

– С тех пор, как многие люди из моего окружения и моей семьи начали испытывать непреодолимое желание жечь свои руки в огне.

Его глаза сверкают яростью. Голос срывается.

– С тех пор, как мы поняли, что на нас нападают. И никто не мог сказать, откуда все идет. А потому мы решили, что сможем уничтожить наших врагов, если создадим Общество.

У меня кровь стынет в жилах.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что мы создали Общество, подставную группу, которая якобы хотела свергнуть королевскую власть. И стали ждать, кто на это клюнет. Кто выдаст себя как предателей, врагов престола. – Он разводит руками. – И вот туда стали стекаться тысячи. Все это время мы ждали, наблюдали и были готовы одним ударом стереть их с лица земли.

Он замолкает. Мое лицо – непроницаемая маска, я не выдам ему своих эмоций.

– Ты ничего не помнишь, да? – спрашиваю я.

В ответ он только хмурится.

– Ты не помнишь, что они сделали? Те, кто проклят жечь свои руки в огне?

Смотрю на принца, в его темные сверкающие глаза, на его решительно сжатые челюсти. «Он один из них», – напоминаю я себе.

Он внимательно изучает мое лицо, но не может разобрать в нем эмоций.

– Я не верю в проклятья.

– Было мало хлеба, и бедняки начали голодать, – говорю я. – Из страха, что голод приведет к жестокому восстанию, знать отравила городские колодцы, чтобы все, кто пил из них, умирали.

– Не говори глупостей, – пытается возразить он, но я не обращаю на него внимания.

– И в отместку за эти действия яд был дан самым любимым детям всех знатных домов. Тебя тоже чуть им не напоили.

Принц бледнеет. Под действием гипноза он мог забыть почти обо всем, но точно помнит, как мы с Этти просили его не пить ничего из рук матери. Он начинает сомневаться.

– Ты лжешь.

– А ты ведешь себя глупо.

Принц поворачивается к Жавер и решительно заявляет:

– Она знает слишком много. Заприте ее до тех пор, пока все не закончится. После этого разрешаю вам взять сколько угодно людей и изловить наконец этого Вальжана.

Жавер хватает меня за руку грубее, чем это необходимо, и тянет вон из комнаты.

– Подождите! – Принц мнется, вдруг выглядит неуверенно, заливается краской. – И… привезите ее обратно, когда все будет сделано.

Мои глаза сверкают от злости.

– Спроси свою мать, правда ли то, что я сейчас сказала! – кричу я через плечо. Мне в голову закрадывается ужасная мысль, и я продолжаю: – Спроси ее, собиралась ли она снова так поступить.

Я знаю привычки Жавер благодаря многим месяцам наблюдения за ней через окна жандармерии. Я знаю, как методично она подходит к бумажной работе, как четко строит планы, как покровительственно обращается с офицерами и как беспощадна к преступникам, с которыми имеет дело.

Она не говорит ни слова, пока ведет меня на улицу, и так крепко прижимает к себе, что случайному прохожему может показаться, будто мы просто двое друзей, бодрым шагом отправившиеся на прогулку. Она проводит меня по черной лестнице, избегая особенно людных мест. Когда мы в чуть забрезжившем рассвете пересекаем задний двор Тюильри и направляемся к тому месту, где поджидают экипажи, краем глаза я вижу что-то красно-золотое: это Сен-Жюст на расстоянии наблюдает за нами.

Вдруг бледное утро прорезает звон колоколов. Но им еще не пора звонить. Узнаю голос Нотр-Дама, возвещающего траур. Умер кто-то важный. Другие колокола начинают звонить в северной части города. И еще одни – на востоке, поют траурную песню.

Жавер ненадолго замерла при звуке первого колокола. Гул толпы вдруг умолк. По всем императорским владениям прокатывается голос:

– Просим минуты молчания в память об ушедшем генерале Жане Максимилиане Ламарке.

Вспоминаю, что видела генерала на мосту Понт-Нёф, когда он кричал своим людям не открывать огонь по толпе. Он был народным любимцем. Торговцы смертью хорошо сделали свое дело. Смерть генерала – это сигнал, которого так ждали студенты (и я), сигнал к новому восстанию и началу моей собственной охоты.

Воцаряется долгое молчание. Холодный ветер щиплет мне щеки.

– Похороны генерала Ламарка состоятся сегодня же утром.

Объявление звучит у меня в ушах, и я начинаю взволнованно искать глазами Сен-Жюста. Я должна сообщить ему, что слышала сегодня в покоях королевы. Если похороны состоятся сегодня, а я не успею их предупредить, они всем строем отправятся в ловушку.

У грязного экипажа, который охраняют двое жандармов, Жавер наконец обращается ко мне.

– Ты уверена, что это он? – Она старается говорить деловым тоном, но я слышу надежду в ее голосе.

– У него татуировка с номером на правой руке: «24601», – говорю я, припомнив номер из развешанных по городу плакатов.

Она опускает голову, как будто не может вынести таких новостей.

Инспектор отчаянно хочет найти Вальжана, Мэра, который уже дважды сбегал у нее из-под ареста. Это страстное желание сжигает ее изнутри. Может быть, мне удастся этим воспользоваться, чтобы заставить ее изменить планы; мне нужно время, чтобы предупредить Сен-Жюста и остальных.