Рен явно будет Корделией. Вы с Мередит Регана и Гонерилья. Я, наверное, Олбени, Джеймс – Эдгар, Александр – Эдмунд.

– По поводу последнего я бы не была так уверена.

– Почему нет?

Она поерзала, взглянула на трех танцоров, потягивавших за соседним столом белое вино из бокалов на высоких ножках. Когда она пригнулась к столу, я инстинктивно повторил ее движение. Мы оказались так близко, что прядь ее волос щекотала мне лоб.

– В общем, я только что смотрела прослушивание Джеймса, – сказала она.

– Что он читал? – спросил я. – Он мне не говорил.

– Ричарда Плантагенета, вторая «Генриха VI». Его заставлю я сложить венец, / По книгам правя, он вредит стране[66].

– Серьезно? Монолог такой… Не знаю, агрессивный. Как-то не в его духе.

– Да. Он дошел до «Настанет день, и Йорк возьмет свое» и сразу будто стал другим человеком. – Она медленно покачала головой. – Ты бы его видел, Оливер. Он меня напугал, честно.

На мгновение я онемел, потом пожал плечами:

– Молодец, чего.

Она бросила на меня такой скептический взгляд, что я едва не рассмеялся.

– Пип, я серьезно, – сказал я. – Он молодец. Он мне в начале года сказал, что устал играть типаж, и у него всегда был подходящий диапазон, ему просто никогда не давали его показать, потому что все такие роли всегда уходили Ричарду. Так чего напрягаться? Теперь у него есть шанс показать что-то новое.

Она вздохнула.

– Наверное, ты прав. Видит бог, я бы хотела получить шанс сделать что-то новое.

– Может, в этот раз все поменяют. Динамика другая.

Я неопределенно кивнул в конец стола, где полтора месяца назад мог бы сидеть Ричард. Он стал постоянным слепым пятном в поле моего – и, как я подозревал, всеобщего – периферического зрения.

– Ну, ты не совсем неправ, – сказала Филиппа, отводя глаза; она смотрела в сторону двери, куда-то в пространство. – В любом случае, я удивлюсь, если Джеймса не назначат на Эдмунда.

Я не принял ее предсказание всерьез (дурак, что делать). Наш разговор двинулся в другом направлении, и два часа прошли спокойно, пока не явилась Мередит, принеся с собой небольшой снежный вихрь.

– Вот распределение, и вы даже не представляете себе какое, – сказала она, шлепнув по столу листом бумаги.

Я даже не успел спросить, где остальные.

Мы с Филиппой едва не сшиблись головами, попытавшись одновременно заглянуть в список; она подавилась и выплюнула сидр через стол.

– Лира будет играть Фредерик?

– Камило – Олбени? – сказал я. – Что за черт?

– Это не все, – отозвалась Мередит, борясь с шарфом. – Читайте до конца, это полное безумие.

Мы снова склонили головы, на этот раз осторожнее. Фредерик и Камило шли первыми, за ними четвертый курс, потом третьекурсники, и второкурсники последними.

Распределение на «Короля Лира» следующее:

Король Лир – Фредерик Тисдейл

Олбени – Камило Варела

Корделия – Рен Стерлинг

Регана – Филиппа Коста

Гонерилья – Мередит Дарденн

Эдмунд – Джеймс Фэрроу

Эдгар – Оливер Маркс

Шут – Александр Васс

Корнуолл – Колин Хайленд

Я бросил читать после Колина и уставился на Мередит с открытым ртом.

– Да что ж они такое творят?

– Хз, – ответила она, продолжая возиться с шарфом, который запутался у нее в волосах. Я машинально вскинул руку помочь, но стукнулся запястьем о столешницу снизу и передумал. – Как будто перетасовали всех парней, а потом решили, что девушек трогать – слишком большой напряг.

Филиппа: Александр обалдеет.

Я: Если на то пошло, я – обалдел.

Мередит: Оливер, честное слово, ты себя ведешь, как будто тебе одолжение сделали. Ты вообще-то это заслужил.

Ее лицо скрылось – она сдалась и, бросив распутывать шарф, стала снимать его через голову. Филиппа взглянула на меня, подняла брови. Я мог бы списать тающее тепло в животе на сидр, но моя кружка давно была пуста.

Мередит вынырнула и швырнула провинившийся шарф поверх вещей Филиппы.

– Тут только вы двое? – спросила она.

– Какое-то время был я один, – ответил я. – Где все?

– Рен после прослушивания вернулась в Замок и сразу легла, – сказала Мередит. – Надо понимать, не хочет довести себя до очередного «приступа», – так мы стали называть обморок Рен во время монолога леди Анны.

Что с ней было, никто, похоже, так и не понял. «Нервное истощение», так это описал врач из Бродуотера, но диагноз Александра, «комплекс вины», казался более правдоподобным.

– А что Джеймс? – спросила Филиппа.

– Сидел на моем прослушивании, но его совсем накрыло, – сказала Мередит. – Психует. Ну ты знаешь. – Это было обращено ко мне, хотя я вообще-то ничего такого не знал. – Я его спросила, придет ли он в бар, и он сказал: нет, хочет прогуляться.

Брови Филиппы поднялись еще выше – так высоко, что почти исчезли в волосах.

– В такую погоду?

– Вот и я говорю. А он сказал, что ему нужно проветрить голову и ему все равно, что там в распределении; завтра утром будет то же самое.

Я перевел взгляд с Мередит на Филиппу и медленно произнес:

– Ладно. А где тогда Александр?

Филиппа: С Колином, наверное.

Я: Но… откуда ты знаешь?

Мередит: Да это вроде все знают.

Я: Он сказал, что никто!

Филиппа: Да ладно. Единственный, кто думает, что никто не знает, это Колин.

Я покачал головой, осмотрел переполненный зал.

Я: А чего мы вообще притворяемся, что тут можно что-то от кого-то утаить?

Мередит: Школа искусств, прошу любить и жаловать. Как говорит Гвендолин: «Когда входите в театр, кое-что нужно оставить за порогом: достоинство, скромность и личное пространство».

Филиппа: Я думала, достоинство, скромность и личную гордость.

Я: Мне она говорила про достоинство, скромность и сомнения в себе.

Мы все замолчали, потом Филиппа сказала:

– Что ж, это многое объясняет.

– Ты думаешь, у нее по три разных наименования для каждого студента? – спросил я.

– Наверное, – ответила Мередит. – Меня просто удивляет, что она считает самой большой моей проблемой личное пространство.

– Может, она хотела подготовить тебя к тому, что тебя будут раздевать глазами, лапать и разве что не насиловать в каждом нашем спектакле? – спросила Филиппа.

– Ха-ха, я – сексуальный объект, очень смешно. – Мередит закатила глаза. – Вот честное слово, могла бы просто в стриптизерши пойти.

Филиппа фыркнула в кружку и сказала:

– Всем нужен запасной план.

– Ага, – ответила Мередит. – Ты всегда можешь поменять пол, окончательно стать мальчиком и называть себя Филипп.

Они надулись друг на друга, и я, попытавшись разрядить обстановку, произнес:

– Надо понимать, мой план Б – экзистенциальный кризис.

– Не так плохо, – сказала Филиппа. – Можешь просто сыграть Гамлета.

Мы выпили еще шесть кружек сидра на троих, безрезультатно дожидаясь кого-нибудь