Айрис почувствовала резкую боль в щеке, случайно задетой ногтем. Окончательно заведенная, она не видела и не слышала опасности, не обращая внимания на риск разоблачения. Женщина открыла было рот, чтобы завизжать, как Айрис и предполагала. Но едва она собралась заткнуть ее навсегда, как над городом разнесся вой полицейских сирен, заглушив все звуки на мили вокруг. Айрис не стала ждать, пока вой смолкнет. Рванулась вперед, толкнула что есть силы.

Первым о поверхность воды с беззвучным плеском ударился телефон, за которым почти сразу же, отчаянно молотя по воздуху руками, последовала женщина в шубе.

Невозмутимо и бесстрастно Айрис смотрела, как голова ее жертвы исчезает под поверхностью воды, прежде чем на короткое время высунуться опять, что-то бессвязно лопоча и хватая ртом воздух. Вот она снова скрылась, потом еще раз на секунду вынырнула, уже в полном отчаянии. Едва только бьющаяся в воде фигура сделала тщетную попытку ухватиться за край, как Айрис сразу же нависла над ней, готовая принять меры, чтобы женщина оставалась внизу.

Где-то в городе по-прежнему надрывались сирены, и Айрис подняла голову, прислушиваясь и гадая, что же там могло произойти. Нападение террористов? Или, может, Неон опять взялся за старое?

Когда она опять посмотрела на воду, женская фигура уже исчезла. Айрис предположила, что вес шубы помог уволочь ее вглубь. Она никогда не любила мех, ни искусственный, ни настоящий, а также людей, которые его носили.

* * *

Группа как раз закончила программу заводной версией одной из старых песенок «Рокси мьюзик», когда все стало на глазах разваливаться.

Поверх грома аплодисментов и гомона публики, направляющейся в бар, Джексон вдруг уловил завывание полицейских сирен – поначалу где-то вдалеке, а потом все громче и громче. В задних рядах началось какое-то волнение, за которым последовало появление полисменов в форме. Поворачивались головы. Разевались рты. Некоторые из зрителей ломанулись к выходам. Среди черно-белых фуражек возникла знакомая фигура: Маркус Броун. Он проталкивался прямо к сцене, на которой группа уже собирала инструменты. При виде полиции все, кроме ударника, оторвались от своего занятия с изумленным выражением на лицах.

Джексон в полном замешательстве оглянулся через плечо и увидел Карнса, за которым, словно в арьергарде, следовала Киран Ша. Попытался встретиться взглядом со своим другом, но не сумел. Ша, опять в полицейском режиме, тоже его проигнорировала.

Мэтт стал наблюдать за Броуном, по бокам от которого шествовали два полисмена в форме. Тот направлялся прямиком к Канто. Все происходило жестко, решительно и демонстративно. Никаких тебе вежливых приглашений на беседу в участке – самый настоящий полномасштабный арест. Броун передумал относительно взаимоотношений Канто с Базвеллом?

«Интересно, – подумал Джексон, – какие веские основания имелись у Броуна, чтобы подозревать, что преступник – Канто?» Припомнив свой телефонный разговор с Карнсом, он теперь понял, почему его друг был так уклончив и нерешителен. Должно быть, у них все-таки имелось что-то на Канто, что еще не было подтверждено на тот момент.

Все, кто остался в зале, погрузились в молчание. Некоторые напрягли слух, включая Джексона. Канто мудро предпочел не поднимать шум. У него не было иного выбора, когда на его запястьях защелкнулись наручники. На взгляд Джексона, произошедшее явилось для него полной неожиданностью. Когда полисмены проводили мрачного Канто через зал, толпа расступалась перед ними по сторонам, словно Красное море перед евреями и Моисеем[66].

– Что происходит? – негромко бросил Джексон Карнсу, пристраиваясь к нему на ходу, когда тот проходил мимо.

– Канто арестован за убийство, – точно так же, уголком рта, отозвался тот.

– Базвелла?

Карнс помотал головой, не сводя глаз с выхода.

– Господи, это не то, о чем я подумал? – «Канто – это Неон?!» – Какого хрена меня не поставили в известность? У меня есть право знать, как и у всех остальных родственников!

Карнс лишь нахмурился и убыстрил шаг.

– Это только задержание, Мэтт. Канто не предъявлено обвинение. Пока.

Джексон ухватил Карнса за рукав.

– На каком основании?

– Он поддерживал связь с Вики Уэйнрайт.

– Что? Не может быть! Это выплыло бы еще на предварительном следствии!

Карнс не стал говорить: «Ну, ты это пропустил». Сочувственное выражение у него на лице говорило само за себя.

Уловив это, Джексон побледнел. Он что, настолько одурел, что растерял простейшие профессиональные навыки? Сколько раз он спорил с Полли насчет бесполезных часов, потраченных на это расследование, своего недосыпания и упорного стремления продолжать во что бы то ни стало?

– Скажи мне, где я накосячил?

Карнс посмотрел куда-то сквозь него.

– Мэтт, братан, мне очень жаль, но нужно идти.

– Ради всего святого, почему ты ничего мне не сказал, когда мы с тобой разговаривали?

– Потому что не мог.

– Мик, это же я! Мне нужно знать.

Карнс неловко похлопал его по руке.

– Завтра я тебе позвоню.

– Но, Мик…

– Нас сильно поджаривают, Мэтт. Это твое интервью вызвало большое бурление. Сейчас мы должны сработать только на отлично.

Рот Джексона сжался. Это было напрямую из словарного запаса Броуна. Он отпустил рукав Карнса и смотрел, как тот, кто был его лучшим другом, уходит прочь.

В чем бы они ни были уверены или что бы там ни заварили высокие чины в управлении, все они ошибались.

Гэри завалился домой хрен-знает-во-сколько часов ночи. Принимая во внимание события вечера, все прошло как нельзя лучше. Угроза сельской скуки устранена. Больше никакого рабского труда по дому. Копы, вовлеченные в расследование, движутся в никуда. «Ха, это научит вас бросать мне вызов в прайм-тайм на телевидении, господин детектив! Ошибки – все ваши».

Он держался позади остальных музыкантов, обсуждая арест и старательно изображая беспокойство и недоумение. Изумленное выражение его лица, когда копы надевали на Фила наручники, было, однако, совершенно искренним. Гэри совершенно ошеломила их глупость. Впрочем, грех жаловаться, особенно учитывая ближайшие планы.

Слишком взвинченный, чтобы заснуть, Гэри налил себе изрядную дозу бренди – не это ли полагается пить в кризисной ситуации? – и обошел все комнаты в доме, все три тысячи квадратных футов. Теперь со всем этим можно делать все, что только душа пожелает. Если ему захочется, чтобы пыль копилась в каждом углу, если он решит забросить эти чертовы розы, пусть себе вянут и гниют, то всегда пожалуйста, и рядом не будет Наоми, чтобы орать на него.