— Да, ты сошел с ума! — казалось, его слова лишь добавили ей ярости. — Или ты смеешь шутить?! Поднимай копье и дерись, или я ударю!

Рука с ножом была занесена, сверкающее острие нацелено ему в сердце.

— Бей! — твердо сказал базилевс.

«Она ведь и в самом деле ударит…» — метнулась новая мысль.

Мгновение Пентесилея медлила. Эта спокойная беззащитность, граничившая с презрением и, с другой стороны, полная веры в ее воинскую честь, лишала ее обычной твердости. Только что она не чувствовала ничего, кроме ненависти, но сейчас…

— Стой, Пентесилея, остановись!

Этот могучий и властный голос, прозвучавший над поляной, как удар гонга, был исполнен такой силы, что амазонка окаменела. И в следующий миг ахнула, будто пораженная в сердце. Она узнала этот голос!

Ахилл тоже его узнал. Но прежде, чем испугаться за человека, совершившего такой отважный и такой безумный поступок ради того, чтобы ему помочь, он испугался за Пентесилею, боковым зрением увидав то, что в этот момент происходило на краю поляны.

— Назад, Тарк! — отчаянно крикнул базилевс.

Крикнул как раз вовремя. Еще мгновение, и гигант–ский пес оказался бы на плечах царицы амазонок. Тарку было довольно того, что на его хозяина подняли нож… Он остановился в прыжке, и его четыре лапы взрыли песок в двух шагах от женщины, которой сейчас было не до него, не до Ахилла и уже ни до чего на свете.

— Гектор! — крикнула она, задыхаясь. — Мой Гектор?!

Троянский герой стоял на краю поляны, прислонившись к стволу оливы. Его лицо, бледное, со сжатыми в усилии губами, было залито потом. Рядом, поддерживая мужа за локоть, стояла Андромаха, лицо которой при возгласе Пентесилеи «Мой Гектор!» выразило нечто куда большее, чем простое изумление…

— Ты… — амазонка уронила руку с ножом и всем телом повернулась к нему. — Ты… Это невозможно! Твой отец написал мне, что ты убит! Поэтому я здесь!

— Он совершил ошибку, написав так, — голос Гектора выдавал теперь и нечеловеческую усталость, и смятение. — Царь Приам знает, что я жив. Ахилл не убил меня, Пентесилея, хотя его копье и нанесло мне рану — вот она, на шее, едва зажила, видишь? Больше того, он спас мне жизнь. Тебе некому и не за кого мстить.

— Я ничего не понимаю… — прошептала амазонка, делая к нему шаг.

— Тем более не за кого, — твердо продолжал Гектор, — что мы с тобой не успели стать мужем и женой по твоим и по нашим законам. А теперь это невозможно. Я женат на другой женщине. Вот она, рядом со мной.

— Твоя жена?! — крикнула Пентесилея. — Этого не может быть! Ты… дал мне слово. Какая еще жена?

— Дал слово?! — еле слышно прошептала Андромаха.

— Да, Пентесилея, я давал тебе слово! — Голос Гектора дрогнул, уже не только от волнения, но и от телесной слабости: переход через опушку леса и апельсиновую рощу дорого ему стоил. — Да, я думал тогда, что буду твоим мужем. Я обманул тебя. Я встретил и полюбил другую, по–настоящему полюбил и люблю сейчас.

— Я не верю тебе! — вскрикнула Пентесилея.

Страшно было смотреть на ее лицо: только что выражавшее даже не радость, но безумное счастье, оно исказилось, по нему пронесся целый ураган чувств — сомнение и гнев, страшная боль, презрение, вновь сомнение…

— Ты… Ты солгал мне, шлемоблещущий Гектор, великий герой Трои? — глухо проговорила царица, стискивая рукоять ножа с такой силой, что ее пальцы побелели.

— Я не лгал, я действительно думал, что люблю тебя! — ответил Гектор, вырывая свой локоть из ослабевших пальцев Андромахи и делая несколько шагов к оцепеневшей царице. — Но ты была для меня «славной царицей амазонок», равно, как я для тебя «шлемоблещущим Гектором». Любят не за это, Пентесилея, только я поздно это понял. Боги наказали меня за все: я лишился и славы, и свободы. Я — пленник, и только великодушие моего победителя сохранило мне жизнь и даровало надежду вернуться домой. Если можешь, прости, царица! Если нет — накажи меня за нарушение клятвы. Если бы я и хотел, я сейчас не смогу защищаться…

Он стоял теперь в трех шагах от амазонки, бледный до желтизны, тяжело и трудно переводя дыхание.

— Ты предал меня! — голос Пентесилеи упал до самых низких тонов. — Из–за тебя я нарушила обет целомудрия, который дает каждая амазонка… А сегодня из–за тебя же я погубила своих лучших воительниц! Твой отец мне написал, что нельзя нападать на ахейцев, что троянцы заключили с ними мир… Я не послушалась, потому что должна была за тебя отомстить. За кого?! И чего ради?

— Делай со мной, что хочешь, — тем же, почти спокойным тоном произнес Гектор.

— И кого же мне убивать? — спросила она, презрительно искривив губы и переводя взгляд с троянского героя на вновь вставшую рядом с ним Андромаху. — Тебя? Или эту малышку, которую ты называешь своей женой? Кто–то из вас умрет! Ты, она — или вы оба!

Гектор сделал движение, чтобы заслонить собой жену. Но раньше, чем он успел хотя бы шагнуть вперед, Ахилл, до сих пор молчавший, стремительно перехватил руку царицы, вновь заносившую нож.

— Нет, Пентесилея! — тихо, но властно произнес базилевс. — Не умрут ни Гектор, ни его жена. Я не позволю тебе их убить. Ни тебе, ни кому другому. Они здесь под моей защитой — это первое. От того, жив или мертв Гектор, во многом зависит возможность спасти перемирие ахейцев с Троей. Но даже не будь этого, я не дам никому причинить зло ему или Андромахе, потому что просто этого не хочу!

— Вот как! — у Пентесилеи вырвался презирительный смешок, и она дернула руку, пытаясь освободиться из кольца ахилловых пальцев — но с таким же успехом она могла бы разжимать кузнечные тиски.

— Да, это так, царица. Я понимаю, что Гектор перед тобою виноват, но боги действительно уже покарали его за это. А в гибели своих амазонок вини себя — раз Приам написал тебе, что нельзя идти войной на наш лагерь, написал о перемирии, то только ты в ответе за то, что с вами произошло.

— Здесь ты прав, — голос Пентесилеи как будто окаменел, и все больше каменело, становилось неподвижным ее лицо, только что полное огня и смятения. — Отпусти мою руку.

— Отпущу, если ты обещаешь никого не трогать, — твердо сказал Ахилл. — Андромаху вообще не за что винить: она даже не знала, что до нее Гектор давал слово другой женщине. И потом, — тут базилевс перевел дыхание и тоже усмехнулся, — неужели ты, великая и непобедимая царица амазонок, едва не сокрушившая в поединке самого Ахилла, неужели ты поднимешь руку на раненого, который едва держится на ногах, и на беззащитную женщину, которую не учили владеть мечом? Ты унизишься до этого?

Пентесилея мучительно перевела дыхание.

— Нет. Ты снова прав, ахеец. Я никого не трону. Отпусти меня, или ты раздавишь мне руку.

Ахилл разжал пальцы и с облегчением вздохнул: царица амазонок спокойным движением вернула нож в ножны на ремне сандалии.

— Хвала тебе, Афина Паллада, дарующая мудрость! — произнес базилевс. — И, как я понял, у тебя нет больше повода желать моей смерти, царица?