И почти тотчас сумрак огласился топотом и ревом, нестройными, безумными криками, диким предсмертным воем, лязгом оружия и неслыханным дотоле, высоким, надрывным боевым кличем: «А–а–о-о–о–о-а!!!»

Ахилл опомнился, уже промчавшись по пустынному берегу и миновав заросли, отделявшие береговую полосу от ближайшего к морю лагеря — спартанского, где сейчас уже шла битва. Нет, не битва — избиение, ибо напавшие лавиной всадники застигли ахейцев врасплох и просто избивали их, полусонных и ошеломленных. Караульных застрелили перед началом атаки — поднять тревогу было некому. То же происходило, как понял базилевс, и в лагере микенцев, и у абантов, и у локрийцев… Везде. Он не знал, цел ли пока его лагерь.

Герою оставалось шагов триста до кипевшей в полурассвете схватки, когда на него ринулась серая тень с поднятой секирой. «Амазонки!» — не догадался, а почувствовал Ахилл, вновь на уровне подсознания — он никогда не видел амазонок, только много слышал о них.

На Ахилле не было ничего кроме хитона, пояса и сандалий, а из оружия он, отправляясь к кургану Патрокла, захватил только меч. Не лучшее оружие против всадника — однако выбирать не приходилось. Он уклонился от удара с быстротой, которой напавшая на него воительница никак не могла ожидать — ее рухнувшая сверху вниз секира почти достала землю. И в тот же миг герой ударил мечом наискосок. Женщина вскрикнула от боли — лезвие рассекло руку, сломало кость, и амазонка выронила секиру.

Меж тем Ахилл уже наносил второй удар, затем третий, уклоняясь от новых и новых нападений. В голове его вихрем носились сумбурные и страшные мысли: «Приам предал! Воспользовался перемирием и призвал этих кровожадных гарпий[25]… Или они сами? Что это значит?!»

Он видел, как страшны в бою амазонки. Никогда еще великий воин не встречал такого войска, такой стремительности и такого бешеного напора, такого презрения к опасности и такой монолитности в атаке. Часть ахейцев успели вооружиться и вступить в бой относительно стройными рядами, но их сопротивление было смято и раздавлено почти сразу.

«Что я сделаю без доспехов, без копья и колесницы, с одним лишь мечом?! — почти с отчаянием подумал герой. — Пока я доберусь до центра лагеря, они сметут половину нашего войска!!!»

— Ахилл! Мальчик мой! Сюда!

Он сразу узнал голос Нестора. Старый возница летел навстречу, на его колеснице, неистово погоняя коней, бесстрашно минуя надвигающуюся лавину всадниц.

— Прыгай! Скорее!

Ахилл вскочил в колесницу на полном ходу.

— Они напали врасплох! — выдохнул возничий. — Но наши караульные успели их увидеть и поднять крик. Коней я запряг прежде, чем пятый раз перевел дыхание. Не успел взять твои доспехи — они были в шатре, а там уже дрались… Но копье ты оставил, по счастью, снаружи. Вот оно, у борта колесницы.

Свой «пелионский ясень» Ахилл уже и так видел — громадное древко далеко выдавалось из повозки.

— Эвоэ! — взревел герой и взмахнул копьем, как палицей.

Забытое было чувство — злости и упоения, неистового порыва битвы захлестнуло его и мгновенно погасило все прежние чувства. Он несся на передовые ряды воительниц, уже теснивших ахейских воинов к морю, уже готовых разметать и рассеять их по берегу.

Амазонки увидали его, навстречу посыпались стрелы.

— Нестор, пригибайся! — зарычал герой, слыша, как стрелы чиркают по борту колесницы. Одна пронзила ему правую руку выше локтя, вторая наискосок впилась в грудь — по счастью, неглубоко, третья разорвала кожу выше колена… Но еще несколько мгновений, и вот он уже среди амазонок, так что они не могут стрелять в него, не рискуя поразить друг друга.

Взмах копья, затем удар, и трое всадниц падают: под одной хрипит и бьется конь, другая, кажется, мертва, третья вскакивает и вновь падает без памяти…

Удар. Почти то же… кто–то страшно кричит, и упругое женское тело бьется в корчах прямо под копытами его коней.

«Я убиваю женщин!» — вдруг подумал Ахилл, однако тут же пришла другая мысль: «Но это же не женщины, а просто безумные ламии[26], жаждущие человеческой крови…» — И третья: «Но если так, то кто тогда я сам?»

Он ловил эти мысли вскользь, как стрелы на щит, а рука наносила и наносила удары. Но в какой–то момент он поймал себя на том, что бьет, стараясь не попадать в человеческую плоть наконечником копья. Древко косило всадниц, как гигантская палица, но чаще не убивало, а лишь крушило ребра, ломало руки и оглушало… Не сознавая этого, первый раз в жизни Ахилл дрался, пытаясь не убивать!

Зато амазонки делали все возможное, чтобы убить его, и он прекрасно сознавал, что за всю свою жизнь не сталкивался, наверное, с более опасными противниками. Быстрота их реакции почти не уступала его собственной, и ему лишь с огромным трудом удавалось уклоняться от их ударов и от метательных секир, которые то и дело летели в него с близкого расстояния. В бортах колесницы их торчало уже не менее десятка.

И, тем не менее, амазонки проигрывали битву!

Опомнившиеся данайцы уже выстраивались и начинали наступление, полные злости из–за пережитого ужаса. К отрядам спартанцев и микенцев примыкали локрийцы, большая часть который успела надеть доспехи, потому что на их лагерь амазонки напали в последнюю очередь, и итакийцы, возглавляемые отважным Одиссеем, который стоял в своей колеснице и криками подбадривал воинов. Подкатила и колесница Агамемнона, и вот он, совершенно невредимый, ибо его воины успели во время нападения прикрыть отступление своего базилевса, уже возглавил ахейские отряды.

— Вперед! — громовым голосом кричал царь. — Вперед, воины! Эти твари убили десятки наших братьев! Пускай их кости валяются на этой равнине, в наущение им и в назидание подлым троянцам, нарушившим перемирие! Не сами же явились сюда эти гарпии! Вперед, на них! Покажем им, как умеют драться данайцы!

«Лихо! — мелькнуло в голове у Ахилла, лишь смутно слышавшего крики Атрида, но понявшего их смысл. — Только что они показывали тебе, КАК умеют драться…»

Боевой клич амазонок смолк. Сражение близилось к концу, и бесстрашная Пентесилея, ни на миг не утратившая хладнокровия, поняла, что нужно немедленно отступать. Она потеряла уже не менее трети своего войска и видела, что остается совсем немного до полного его уничтожения. Царица скомандовала отступление и, размахивая своей окровавленной секирой, пробилась к Аэлле. Военачальница была ранена: ее правая рука висела неподвижно, и она дралась левой, то и дело смахивая кровь, заливавшую лицо — вторая глубокая рана пересекала лоб.

— Этот мирмидонский зверь один стоит целой армии! — крикнула она царице. — И его не убить — он слишком быстрый… Ты правильно решила — надо спасти наше войско.