— Но Приам не уступит власти ни мне, ни тебе, — все с той же усмешкой заметил Эней. — Ты же не думаешь об убийстве брата?

Анхис бросил на сына короткий взгляд и как бы с сожалением отвел глаза в сторону.

— Конечно, не думаю. Но есть много других способов. Мы поговорим об этом в другой раз, сынок. Тебе нужно выздороветь. И, во имя всех богов, только не думай о схватке с Ахиллом!

Сказав это, двоюродный брат царя Трои поднялся, сильно опираясь на свою сандаловую палку, и спокойно направился к двери.

— Отец! — вдруг крикнул ему вслед Эней. — Уж не радует ли тебя смерть Гектора? Не хотел бы я в это поверить!

— Ты не в своем уме! — тем же ровным голосом проговорил Анхис, чуть повернув голову и глянув через плечо, но не останавливаясь на пороге. — Как могу я радоваться самому страшному несчастью, постигшему Трою? Мой тебе совет — выпей снадобье Кея. Быть может, у тебя прояснятся мысли.

И он затворил за собою двери так же старательно, как сделал это, оставшись с сыном вдвоем.

Факелов в шатре горело не меньше двух десятков. Половина из них, сделанных наспех и слишком сильно насмоленных, изрядно чадила, и, хотя полог был откинут, шатер постепенно наполнялся духотой и смрадом. Величина шатра позволяла собравшимся в нем людям чувствовать себя довольно свободно, хотя их было здесь не меньше сотни: все ахейские базилевсы, их помощники и военачальники, колесничии и лучшие воины, удостоенные за свою отвагу права голоса на собрании царей.

Собравшиеся были в таком возбуждении, что даже властному Агамемнону очень долго не удавалось их утихомирить и овладеть общим вниманием. Нападение амазонок, пережитые смятение и ужас, гибель многих отважных воинов, раны, злость, усталость — все это лишило ахейцев способности слушать и обдумывать чужие и свои слова. Ими владели только гнев и жестокая радость, воцарившаяся при виде гибели их неумолимых врагов. В шатре стояли крик и гомон, и долгое время этот шум невозможно было прекратить.

Ахилл, войдя в шатер, очень быстро понял, что опоздание, пожалуй, ему на руку: как раз ко времени его появления страсти начали утихать, и базилевсы были уже в состоянии не только кричать, но и хоть кого–то слушать.

Взглядом герой сразу отыскал всех, на чью помощь мог хотя бы отчасти рассчитывать: Одиссея, как всегда, сидевшего с самым отрешенным и задумчивым видом, будто все происходящее его не касалось; Диомеда, пришедшего, несмотря на свою тяжелую рану и полулежавшего в глубине шатра, среди сдвинутых к стене подушек; Нестора, Лукиана…

Ахилл пришел позже других не по своей воле. О собрании царей ему сразу же сообщил Антилох, да и сам мирмидонский базилевс не сомневался, что оно состоится. Но едва он успел вымыться и переодеться, как в его шатер вбежали двое воинов, сообщивших, что захватили возле лагеря какого–то чужака, уверяющего, что он послан с поручением к их царю. Герой велел привести ленного. Как он и ожидал, то был не лазутчик, а посланный от царя Приама. Он склонился к ногам базилевса и проговорил, не поднимая головы:

— Царь Трои смиренно просит тебя увидеться с ним, богоравный Ахилл! Он неподалеку отсюда и ждет встречи с тобой.

— Он выбрал удачное время! — не сдерживая злости, воскликнул Ахилл. — Только его появления сейчас здесь и не доставало… Хорошо, веди меня к нему.

Но перед тем, как выйти из шатра, он надел свои доспехи и захватил меч и лук, а также приказал Антилоху следовать за ним и провожатым на некотором расстоянии. При всей своей отваге герой понимал, что рисковать собой сейчас не имеет права, а этого посланца он видел впервые в жизни. Да и добрые намерения Приама после утренних событий вызывали у него сомнения…

Однако царь Трои ждал его совершенно один, как в первую и во вторую их встречу, и находился в одной из примыкавших к лагерю рощиц, так близко, что Ахилл невольно воскликнул вместо приветствия:

— Чистое безумие, царь, быть тебе сейчас под самым носом у нашей стражи! За твою жизнь я не дам сегодня и огрызка медного бруска[29]…

Приам пошел навстречу базилевсу и поклонился ему, едва ли не ниже своего посланца, который тут же отступил назад и остался на изрядном расстоянии, под охраной Антилоха — юноше было приказано не спускать с него глаз.

— Я хотел вначале увидеть тебя, богоравный Ахилл, а потом говорить с Агамемноном и другими царями! — произнес Приам твердо, хотя его лицо выражало напряжение и смятение.

— Значит тобой и вправду овладело безумие, — сказал Ахилл. — Сейчас идти к ним?! Они в ярости, как, впрочем, и я… Тебя могут убить или взять в плен, неразумный царь, нарушитель клятвы!

— Я не нарушал клятвы! — голос Приама выдавал отчаяние, охватившее царя. — Я получил двадцать четыре дня назад письмо от Пентесилеи, письмо, в котором она предлагала Трое свою помощь. И я ей ответил, что она ни в коем случае не должна идти сюда и нападать на ваш лагерь. Это правда, клянусь Аполлоном!

— Это, действительно, правда, — голос Ахилла смягчился. — Это сказала и сама Пентесилея, уже после нашего с нею поединка.

— Она жива?! — глаза царя Трои блеснули и погасли. — А…

— А Гектор, хочешь ты спросить? Жив и он, само собою. Я угрожал тебе новым поединком с твоим сыном, когда он будет здоров, но не думал же ты, что я убью раненого?! Впрочем, ты мог думать, что угодно, мне все равно!

После этих слов героя старик пошатнулся и закрыл лицо руками. На несколько мгновений силы его оставили, и Ахиллу стало стыдно. Он подхватил царя под руку и осторожно подвел к поваленному стволу, заросшему мхом. В полусвете угасающего вечера этот ствол выглядел уснувшим среди травы мохнатым драконом. Они сели рядом, и герой заговорил, понизив голос, чтобы ни Антилох, ни троянский воин не могли их услышать:

— Сегодняшнее нападение амазонок очень многое испортило, царь Приам. Я надеюсь еще что–то исправить, поэтому сейчас отправлюсь на собрание базилевсов и постараюсь их убедить. Думаю, мне поверят, когда я скажу то, что слышал от царицы амазонок и сейчас от тебя, — поверят, что Пентесилея нарушила твой запрет и напала на лагерь по своей воле. Но как тогда прикажешь объяснить появление под конец сражения Энея и его воинов? Это уже не амазонки! Эней — твой подданный!

— Он тоже нарушил запрет! — воскликнул старый царь, быть может, слишком порывисто. — Я запрещал ему покидать город, но он…

— Ты это можешь сказать Агамемнону и Менелаю… Только не сегодня, сегодня тебе лучше держаться подальше от ахейцев и быть не за одной, а за двумя Троянскими стенами — у вас ведь есть и вторая. Потом — я молю богов, чтобы это стало возможно — ты можешь с ними встретиться и убеждать их, что так оно и было. Но меня в этом не убеждай — я не верю тебе.

— Но это правда, великий Ахилл!