за обер-прокурорский стол»[583], а также то, что С. Д. Нечаев, наоборот, в близких отношениях к иерархии замечен не был, нетрудно было понять, как он отнёсся к появлению в обер-прокуратуре нового помощника. Нетрудно понять, что и письмо митрополита Филарета к Нечаеву было вызвано не столько желанием отметить положительные черты Муравьёва как добросовестного деятеля, никак не искавшего случившегося назначения, сколько показать: к нему следует относиться с доверием, поскольку так к нему относятся иерархи.

С. Д. Нечаеву, безусловно, было неприятно назначение А. Н. Муравьёва, человека, имевшего сильные связи в церковных и светских кругах. Закономерным итогом были лишённые приязни отношения между ними. Своим заместителем видеть Муравьёва обер-прокурор не хотел. Показательно в этой связи, что на время служебных поездок он никогда не оставлял Муравьева исправляющим дела обер-прокурора. К примеру, с июля по декабрь 1834 г. обер-прокурорские обязанности исполнял князь П. С. Мещерский, отсутствие амбиций у которого было хорошо известно Нечаеву.

Служебные поездки были не слишком частыми, но всегда преследовали вполне конкретные цели – обозрения епархий и изучения имевшихся в них проблем. Важное значение придавал С. Д. Нечаев и положительному решению «униатского вопроса». Именно с этой целью он летом-осенью 1834 г. лично посетил униатские епархии, существовавшие в пределах Российской империи. В следующем году обер-прокурор добился принятия указа (от 19 декабря 1835 г.) о переводе в ведение Комиссии духовных училищ греко-униатских духовных учебных заведений: по «делам греко-униатским» в Комиссию назначили тогда униатского митрополита Иосифа (Булгака) и епископа Иосифа (Семашко), в дальнейшем сыгравшего ключевую роль в деле воссоединения Униатской церкви с Православной Церковью. В том же 1835 г. состоялся переезд Св. Синода из здания Двенадцати коллегий в новое здание на Сенатской площади столицы. Именно С. Д. Нечаеву довелось принять в этом самое деятельное участие, подготовив посещение 4 июня 1835 г. Николаем I и цесаревичем Александром Николаевичем нового здания и присутствия в зале заседания Св. Синода.

Не выказывая «благоговейного раболепства» перед иерархами, будучи человеком независимым в суждениях и являясь сторонником поднятия общего образовательного уровня православного духовенства, приближения его к «светским стандартам» (желая даже одеть воспитанников духовных училищ «в пучки и полукафтанья»), Нечаев часто воспринимался епископатом как человек, далёкий от настоящей религии, как «внешний» наблюдатель и деятель в духовном ведомстве. В этом смысле он может быть назван подлинным предшественником графа Н. А. Протасова, сумевшим не только укрепить собственно обер-прокурорскую власть в Св. Синоде, но и психологически подготовить иерархию к вынужденному принятию идеи примата «светского начала» в церковных делах.

То, что этот примат есть неизбежность, иерархи поняли не сразу. В середине 1830-х гг. они полагали, что, сместив Нечаева, они смогут вновь вернуть Св. Синоду ранее имевшиеся у него властные полномочия. Сменой лица они надеялись достичь изменения политического курса, проводимого нелюбимым ими обер-прокурором. В 1836 г., казалось, всё складывалось таким образом, что их надежда могла осуществиться. Как часто бывает в жизни, ситуация изменилась благодаря случаю: у Нечаева тяжело заболела жена и он вынужден был просить у государя многомесячный отпуск для поездки в Крым. Но, не доверяя ближайшим своим чиновникам и не имея возможности поручить временное исправление дел проверенному и давно знакомому князю Мещерскому, Нечаев решил оставить вместо себя молодого гвардейского полковника, товарища министра народного просвещения графа Н. А. Протасова. В обязанности временно исправляющего дела обер-прокурора Св. Синода граф вступил 24 февраля 1836 г.

Причины сделанного обер-прокурором выбора А. Н. Муравьёв много лет спустя объяснял достаточно просто: «Тайная мысль Нечаева была та, что граф, как военный, никогда не заступит место обер-прокурора в Синоде, чего опасался от гражданских своих наместников, а между тем, как товарищ [министра] Народного просвещения, Протасов мог приблизить его к сему министерству, ибо весьма желал Нечаев, чем оно бы опять соединилось в лице его с министерством Духовных дел». Нечаев, – утверждал Муравьёв, – напомнил императору, что первым обер-прокурором был военный – капитан гвардии, «и это понравилось при Дворе, хотя духовенство было поражено назначением военного в Синод и многие из мирян этим соблазнялись»[584].

Соглашаясь с тем, что Нечаев мог желать объединения под своим началом министерства народного просвещения и обер-прокуратуры, т. е. воссоздания «Объединённого министерства», существовавшего при князе А. Н. Голицыне, следует отметить некоторое лукавство мемуариста в том месте, где он говорит, что духовенство было поражено назначением графа Протасова. Если и было оно поражено, то недолго. Само духовенство (в лице членов Св. Синода) в то время искренне желало замены Нечаева тем лицом, которое могло бы действовать в полном согласии с мнениями и представлениями иерархии. Достаточно быстро граф Н. А. Протасов сумел доказать синодалам, что он есть именно такое лицо, расположив к себе иерархов «своей ревностью к Церкви, изданием соборных правил и другими действиями в пользу православия»[585]. Кандидат в обер-прокуроры за короткое время прошёл проверку и стал восприниматься как наилучшая замена нелюбимому иерархами и неугодного им С. Д. Нечаева.

План по его смещению был разработан А. Н. Муравьёвым, надеявшимся со временем занять его место. В своих воспоминаниях он излагал историю назначения графа Протасова следующим образом. После того, как благоволивший к нему граф был назначен временно состоять в должности обер-прокурора, он, А. Н. Муравьёв, стремился «изгладить у духовных неприятное впечатление его военного мундира». Вскоре и сам Протасов приобрёл расположение «духовных», сумев доказать ревность к православию. Образ его мыслей, поступки мемуарист назвал весьма церковными («хотя и с некоторыми оттенками западными»), противопоставив С. Д. Нечаеву, подозреваемому в протестантизме. В то время митрополит Филарет (Дроздов) отсутствовал в С.-Петербурге и дело убеждения первоприсутствующего члена Св. Синода митрополита Серафима (Глаголевского) в необходимости активных действий по смещению обер-прокурора взял на себя архиепископ Казанский Филарет (Амфитеатров). Через шефа жандармов графа А. Х. Бенкендорфа, к которому должен был обратиться митрополит Серафим, надеялись воздействовать на императора. Однако архиепископ потерпел неудачу, и тогда А. Н. Муравьёв принял на себя задачу убедить митрополита Серафима подписать письмо с прошением к императору назначить графа Н. А. Протасова обер-прокурором. Сам граф был в курсе затеваемой интриги: в его коляске А. Н. Муравьёв отвёз из Св. Синода составленное заранее письмо к своему родственнику А. Н. Мордвинову, служившему при графе А. Х. Бенкендорфе. «Государь был доволен, что выбор его, хотя и странный, одобрен архиереями, и он мысленно уже назначил Протасова обер-прокурором»[586].

Впрочем, А. Н. Муравьёв, будучи в данном деле человеком пристрастным, пытался представить дело таким образом, чтобы доказать свою личную незаинтересованность и бескорыстность. Однако всё обстояло несколько иначе. Большой знаток церковной жизни XIX в. Н. С. Лесков неслучайно назвал то время периодом борьбы за преобладание, и не без сарказма описал затеянную А. Н. Муравьёвым интригу с назначением графа Протасова. Замечая, что в светских домах, где хотя бы немного интересовались «загнанным Синодом» и кое-что понимали в С. Д. Нечаеве, прямо говорили: если тот будет смещён, то «Андрей Николаевич – готовый обер-прокурор». По словам Лескова, «готовым»