деятельность администрации – от управляющего заводов до полицейских чинов. Красной нитью в записке проходила мысль о том, что в волнениях виноваты не доведённые до крайности рабочие, а владельцы заводов и приказчики. Исследователи не без основания предполагают, что записку составил не граф А. Г. Строганов, лучше знавший французский, чем русский язык, а С. Д. Нечаев[550].

Однако для нас большее значение имеет составленная С. Д. Нечаевым «Записка о сектах, существующих в Пермской губернии». Именно тогда он обратил внимание на низкие моральные качества и плохую подготовку православного духовенства Православной Церкви на Урале, указав на это, как на факторы, способствовавшие распространению раскола старообрядчества и сект. В записке Нечаев писал: «Полезно циркулярными пастырскими посланиями возбудить ревность священников в обращении раскольников и сохранении своего стада мерами, сану их приличными, позволяя прибегать к помощи гражданского ведомства в одном только случае необходимости, при нарушении общего порядка, явного неуважения к святыне и т. п., дабы не раздражать без пользы раскольников и тем более не удалять от церкви»[551].

Своей запиской, а также, вероятно, высокой оценкой его деятельности графом А. Г. Строгановым, С. Д. Нечаев заслужил благоволение начальства и 9 апреля 1827 г. «по исполнении данного ему по Высочайшему повелению поручения в Пермской губернии», был произведён в чин коллежского советника[552], а 13 июля 1827 г. причислен к Первому отделению Собственной Его Императорского Величества канцелярии (без назначения жалованья). Характерно, что в его формулярном списке о службе за 1827 г. в графе «К продолжению службы способен и к повышению чина достоин или нет и за чем именно», стоит пометка: «весьма способен и достоин»[553]. Проходя службу в Первом отделении, Нечаев «с постоянной ревностью занимался различными поручениями действительного тайного советника графа Кочубея, который труды его почтил также весьма лестным одобрением»[554]. Что за поручения графа В. П. Кочубея (в декабре 1826 г. возглавившего Особый комитет для подготовки проектов государственных преобразований, с апреля 1827 г. являвшегося председателем Государственного совета и Комитета министров) исполнял Нечаев, к сожалению, не известно. Однако, учитывая, что Первое отделение заведовало изготовлением императорских указов, отчетностью министров и делами по надзору за службой чиновников, можно предположить, каковым могло быть общее направление деятельности Нечаева в то время.

Вскоре С. Д. Нечаев женился на Софье Сергеевне Мальцовой (1803–1836) – племяннице обер-прокурора Св. Синода князя П. С. Мещерского, что сыграло серьёзную роль в его дальнейшем служебном росте (тем более, что с Мальцовыми был хорошо знаком и князь А. Н. Голицын). 1 декабря 1828 г. Нечаев был определён «за обер-прокурорский стол Св. Синода». Должности чиновника за обер-прокурорским столом к тому времени уже не существовало, она была восстановлена непосредственно для Нечаева, по докладу князя Мещерского (очевидно, не без поддержки и со стороны князя Голицына)[555]. Неслучайно, думается, уже при определении Нечаева в Св. Синод князь А. Н. Голицын сообщил обер-прокурору князю П. С. Мещерскому высочайшее соизволение, гласившее, что в его отсутствие должность главы духовного ведомства должен исправлять именно С. Д. Нечаев, к тому времени уже имевший ордена св. Анны 2 степени и св. Владимира 4 степени, а 6 декабря 1828 г. награждённый специальным знаком за 15 лет беспорочной службы[556].

Митрополит Филарет (Дроздов) приветствовал назначение С. Д. Нечаева в письме к своему викарию: «Степан Дмитриевич Нечаев посажен за обер-прокурорский стол в Синод. О нём можно иметь добрые чаяния»[557].

Обер-прокурор, по сути, сразу оказался заложником своего деятельного помощника, ум и прекрасное образование которого были хорошо известны в чиновничьем мире России. Если, по общему мнению современников и исследователей, князь Мещерский не отвечал занимаемой должности, с точки зрения правительства призванной быть властью действенной, то С. Д. Нечаев, напротив, был человеком деятельным, стремившимся принести пользу там, где ему приходилось служить. Правда, отмечались и его недостатки, такие как «гордость, властолюбие и честолюбие», признаваемые, впрочем, «обыкновенными недостатками незаурядного чиновника, желавшего не быть лишь исполнителем чужих предначертаний, но вносить и кое-что своё в жизнь». Как замечал священник Николай Гурьев, в начале XX века изучавший обер-прокурорскую власть эпохи Николая I, «ещё в должности чиновника за обер-прокурорским столом он отличался трудолюбием и деятельностью и производил выгодное о себе впечатление»[558].

О том, что это было именно так, свидетельствуют и воспоминания профессора Д. И. Ростиславова, указывавшего, что тот, «ещё в звании чиновника за обер-прокурорским столом сделался известным своей деятельностью и распорядительностью. Говорили тогда, будто покойный император Николай Павлович, заметив бóльшую против прежнего основательность обер-прокурорских докладов, спрашивал о причине такой перемены и узнал, что это происходит от нового чиновника за обер-прокурорским столом»[559].

Новый чиновник с первых месяцев пребывания в должности помощника обер-прокурора стремился показать, что он – второе лицо в иерархии духовного ведомства. Случай «показать» представился уже весной 1829 г., когда князь Мещерский выказал намерение взять длительный отпуск для поездки за границу. Понимая, что заместить князя в качестве временно исполняющего дела обер-прокурора возможно, лишь получив более высокий чин, Нечаев озаботился составлением специальной «мемории», которая должна была быть доведена до сведения императора. Черновик соответствующего документа он составил сам, и благодаря тому, что этот черновик сохранился в бумагах С. Д. Нечаева, мы имеем возможность рассмотреть те аргументы, которые он считал наиболее важными.

Припоминая своё назначение в обер-прокуратуру, Нечаев в третьем лице писал, что «князь Мещерский основывал своё о том ходатайство не только на известных ему лично качествах сего чиновника и на особенном доверии к его правилам, но вместе на общем порядке, обыкновенно в таковых случаях наблюдаемом и на точных словах особой инструкции, данной в 1763-м году за высочайшим предписанием камер-юнкера Потёмкина»[560]. Речь шла об инструкции, данной Екатериной II 4 сентября 1763 г. Г. А. Потёмкину, определённому тогда помощником обер-прокурора. В инструкции указывалось, что для лучшего понятия дел Потёмкину необходимо «знать всемерно» узаконения, относившиеся к «духовному правительству», приезжать в Св. Синод не только во время заседаний, а в любые часы («в какие вам заблагорассудится»), заранее знать, какие дела будут Св. Синодом рассматриваться («дабы при слушании могли бы вы или рассуждения судейские точнее понимать, или, ежели что пропускается при докладах и рассуждениях, с благопристойностью припамятовать»)[561].

Указание на инструкцию показательно, ибо позволяет понять, как понимал свои полномочия С. Д. Нечаев, или, вернее, какие полномочия он хотел получить и как предполагал действовать в Св. Синоде. Но главным в бумаге, которую он тогда составлял, было всё-таки иное. Прежде всего Нечаев хотел добиться пожалования в чин статского советника. Поэтому в подготовленном им черновике содержалось указание на то, что, временно заступив место обер-прокурора, он будет иметь под своим начальством чиновников старше его чином. А это, в свою очередь, может привести к затруднительному для него и неприятному для указанных чиновников положению: «Повышение