Лодку сразу замотало так, точно она сама вдруг заразилась бешенством волн и решила стать одной из них… Бросив весла и намертво вцепившись в борта, Фурман стонал от страха и осыпал папу проклятиями. Он прощался со своей молодой жизнью, ничего в ней не успев и готовясь захлебнуться в помойной воде… Побледневший папа с судорожной бестолковостью дергал веслами и бормотал что-то невразумительно-успокоительное. Поскольку он держал их задом наперед, ему приходилось сидеть почти на корточках, и он с трудом сохранял равновесие – пожалуй, только благодаря ручкам весел он и не падал.

Горестные причитания Фурмана становились все более развернутыми и обидными для папы. В какой-то момент папа даже взглянул прямо на него и быстро сказал: «Ну что ты? Что ты так разнылся-то? Ведь ничего же не случилось?!» Никогда раньше папа таким тоном не говорил. Фурман сперва опешил, но затем продолжал с еще большей злобой и обидой что-то выкрикивать… А волны явно начали стихать… В конце концов и Фурман вынужден был признаться самому себе, что все закончилось на удивление благополучно, и – поскольку лодка так и не перевернулась, – захлопнул свою изрыгающую бессмысленную скверну пасть.

Не глядя друг на друга, они молча сидели в ритмично покачивавшейся лодке.

Булькала и шумно зевала, укладываясь под кормой, мутная усталая вода.

Фурман с изучающей жалостью осторожно посмотрел на папу, печально погруженного в какие-то далекие мысли. Заговорить первым Фурман не мог – после всех тех гадостей, которые он вывалил… Конечно, папа тоже виноват: зачем он погнал лодку в эту дыру и напугал Фурмана, так что он чуть не умер?! Неужели все это было только что, пару минут назад?.. Интересно, а вдруг кто-нибудь видел через иллюминатор, как они тут барахтаются?.. – отстраненно-насмешливо подумал Фурман. А если бы мама узнала, что тут с ними произошло? Ведь их только по чистой случайности не раздавила «Ракета», а потом еще чуть не разбило о корабль и не утянуло водоворотом под днище… – Фурман вдруг всем телом ощутил, какая опасность им грозила, и мгновенно ослабел от запоздалого страха. – Да они просто чудом уцелели!? Он представил, как их обоих, уже мертвых, вылавливают большими рыбацкими сачками из этой помойки и раскладывают на берегу… Подбегает мама… У Фурмана сжалось сердце. А ведь они еще могли попасть под винт, и их бы просто изрубило на кусочки!..

– Ну, пришел в себя, поехали дальше? – кисло поморщившись и помотав головой, спросил папа.

Фурман неопределенно кивнул.

– Кто будет грести: ты или я? Тебе ведь уже не так холодно?

Ощущая свою вину, Фурман поневоле расслышал в папином вопросе некую двусмысленность. Хотя сам-то папа вряд ли стал бы так иронизировать – это было бы совсем не в его духе, тем более, если он обижен… Но на всякий случай Фурман сделал на лице холодную маску и, пожав плечами, вяло шевельнул кистью: мол, делай, как знаешь, мне теперь все равно…

– Ну, так что?.. Давай, решай, время-то идет! Мы так можем и на теплоход опоздать!..

Фурман спохватился, что сидит на месте гребца: напрягаться ему сейчас совсем не хотелось, а единственная возможность избежать неминуемого при пересаживании телесного соприкосновения с папой состояла в отступлении на нос. Учитывая, что им еще довольно долго придется плыть по открытой воде, делать это явно не стоило, – но превозмочь себя Фурман не смог и с трусливой злобой отполз к спасательному кругу.

Папа неловко перебрался на его место, уселся поудобнее, взялся за весла, с удивлением отметил, что в них что-то не так, – и вдруг, под презрительно-насмешливым взглядом Фурмана, сообразил, что сделал все наоборот: ведь грести-то нужно, сидя спиной к движению!

– Вот черт! – папа усмехнулся сам себе, потом с трудом, путая руки и ноги, отцепился от рукоятей весел и развернулся на скамье спиной к Фурману.

– Ну, все, поехали!.. – Папа глубоко вздохнул и, полуобернувшись, добавил: – Теперь все будет в полном порядке, не беспокойся. Обещаю тебе.

К кончику мыса они приближались с предельной осторожностью, прижимаясь почти вплотную к берегу и идя на самой малой скорости. В последний момент Фурман с героическим самопожертвованием попытался высунуть нос из-за камней раньше, чем лодка… А дальше уже никаких опасностей не было. Даже моторки проходили далеко в стороне.

В общем-то, все было прекрасно – Фурман, умиротворенно щурясь, поглядывал по сторонам, временами думал о чем-то, полоскал руки в холодной играющей воде… – вот только с папой оставалось нехорошо.

По опыту Фурман знал, что папа не умеет долго обижаться. Но сам он так и не сумел пока разделить свою собственную вину и свою обиду. Ведь из-за папы они чуть не погибли! – Ничего себе!.. Хотя он, конечно, тоже был хорош – первый раз в жизни с ним такое случилось, что он нес просто черт знает что… Стыдно вспомнить. С испуга, что ли?

Лодка шла еле-еле, и Фурман, глядя в папину спину, подумал, что папа, наверное, устал грести. До поворота в заливчик оставалось еще порядочно.

– Хватит уже, слышишь, давай поменяемся! – грубовато окликнул Фурман.

– А? – папа обернулся с непонимающей улыбкой. – Ты что, Сашенька?

– Перейди на корму. Теперь я буду грести.

– А ты не устал? Может, еще отдохнешь? Ты не думай, мне это совсем не тяжело!..

– Нет. Давай я, – отмахнулся Фурман. И предложил примиряющее объяснение: – А то что-то стало холодать, размяться надо…

Теперь они сидели лицом друг к другу. Фурман вовсю работал веслами, лес плавно сдвигался из-за его правого плеча назад, к уменьшающемуся мысу, под днищем лодки плескалась и бормотала вода, а невдалеке над ними одинокая ворона упрямо боролась с воздушными потоками. Неужели она смогла перелететь через канал с того берега?!

Собравшись с силами, Фурман как бы между делом мрачно буркнул: «Ты на меня не обиделся?» Папа, кажется, всерьез удивился, и Фурману пришлось пояснять: «Ну, что я на тебя обзывался…» Папа как-то не сразу понял, о чем идет речь, а потом сказал, что это ерунда, они оба в тот момент переволновались… «Теперь, когда все – тьфу-тьфу-тьфу! – обошлось, я тебе могу признаться: мы ведь с тобой попали в довольно серьезную передрягу, и дело вполне могло кончиться для нас намного печальней… Если честно, я и сам по-настоящему струхнул!»

Возбужденно посмеиваясь, они обменялись впечатлениями от пережитого ими ужасного приключения… Папа все улыбался, но вид у него по-прежнему был какой-то пришибленный. Он очень волновался, что мама узнает, – даже начал обещать Фурману какие-то удовольствия, если он сумеет удержаться и не расскажет ей…

– Да не надо мне все это!.. – с легкой досадой оборвал его Фурман. – Конечно, не скажу.

Так совпало, что бабушка надолго заболела, а во дворе, где и без того детей было немного, не осталось ни одного мальчишки фурмановского возраста – все вдруг куда-то переехали, и ему стало не с кем гулять. Уныло послонявшись некоторое время без компании и вдобавок лишившись строгого бабушкиного присмотра, Фурман стал осторожно захаживать в соседний двор углового дома номер один, в котором жил его одноклассник Валерка Хотеенко. Осторожность Фурмана была вызвана давней дурной славой «первого дома»: считалось, что его населяют сплошь пьяницы и уголовники. Поэтому только наступившая глухая скука заставила Фурмана однажды принять очередное Валеркино приглашение и зайти к нему в гости.