глубже, - хрипло командует вдруг и подхватывает меня, выскальзывает. Ставит на ноги и разворачивает и я, пошатнувшись, хватаюсь за дерево.

Он сразу входит, не предупреждая, а я раскрыта навстречу, ждала и хотела. Вперед заваливаюсь от нетерпеливого движения во мне, и охаю на весь лес, ногтями впиваюсь в кору.

- Прогнись, Алиса, - требует он и задирает выше на талию мою юбку. - Хорошо было или ты не помнишь? Так же было?

Вздрагиваю, когда чувствую, как поясницу оглаживают бамбуковые прутья, а потом бьют, спускаются на ягодицы, и бьют снова.

Я не в чертовой парилке, куда он просил эти веники, но кожа горит, накаляется, меня высекли, и я такая мокрая, выгибаюсь в спине и бедрами подаюсь навстречу глубокому толчку.

- Не знаю…нет…так же было, - напрягаюсь и помню, жадные мужские объятия, смазанные ощущения, - было хорошо.

Виктор с глухим рыком сдавливает мои бедра и входит, влажно скользит в меня, и назад, быстро, с оттяжкой, он берет, ускоряется, вклолачивается, как проклятый, мне кричать хочется.

И я захлебываюсь криками, он грубый и безжалостный, голодный и дикий, это не секс, а наказание какое-то, но он мой первый мужчина, первый во всем, и я отдаюсь его власти целиком.

По дороге к сауне молчим.

Сижу впереди, рядом с Виктором, и ерзаю.

Это там, в лесу, больно не было, когда он сжимал и шлепал, а сейчас я все чувствую, и как ягодицы пощипывает, и все остальное, между ног чуть тянет, и мне интересно, пройдет ли это, или так и будет, до следующего раза.

- Невесту тоже шлепал? - поворачиваюсь к нему.

- Что? Нет, - бездумно отвечает он, переводит взгляд с дороги на меня и сводит брови. - Что?

- Тину свою шлепал? - мне кажется, я теперь имею право вопросы ему задавать, даже такие. И от этого имени, вслух мною сказанного - правда, как тина какая-то на языке, противная, скользская.

- Нет, Алиса, - повторяет он и снова отворачивается к дороге. - Тину не шлепал.

- Почему?

- Просто занимался сексом.

- А со мной чем?

- Не знаю пока.

Ответ мне не нравится. Стягиваю ниже узкую юбку и распутываю волосы, хвост весь растрепался, на меня только посмотришь - и сразу ясно станет, что я была с мужчиной.

Перевязываю резинку.

Кошусь на Виктора.

Он молчит, и я знаю, народная мудрость гласит - мужчины после секса молчат, отворачиваются лицом к стене и начинают храпеть, но Виктор же за рулем.

Спать он точно не будет.

Так почему бы не…

- Я когда в школе учился - хотел стать врачом, - вдруг нарушает он паузу. - Отец рано умер, а до этого две операции перенес. И вот я мечтал - буду носить белый халат. И спасать людей. Такая себе мечта, знаешь. Благородный порыв из области фантастики, максимализм, вера святая, что в жизни все легко так, взял и решил.

Негромко урчит двигатель, за окном мелькают огни города. Виктор плавно ведет машину, я слушаю, не дышу.

- И вот я вырос, - продолжает он. - И пошел служить в полицию. Врачом не стал, как видишь. Всем назло. Чтобы свое существование в нашей семье оправдать. Нужно быть кем-то значимым. А значимый - не тот человек, что жизни спасает. Это другое. Связи и власть. Вообще…

Он сворачивает к сауне и паркуется под знаком, запрещающим парковку. Глушит двигатель.

- Что вообще? - поторапливаю, не дождавшись его голоса.

- Это неинтересно, красотка, - говорит он, повернувшись ко мне, но я вижу, по серьезному взгляду, он нечто важное еще сказать хотел. Но не скажет. Кивает на вывеску “Пантеры”. - Переодевайся и поехали. Вот, - достает из кармана сложенные красные купюры. - За полотенца и виски передай.

- Ладно, - даже не спрашиваю куда поедем, мне достаточно его взгляда, такого глубокого, неотрывного, после таких взглядов дом строят, дерево выращивают и рожают ребенка.

Выскакиваю из машины и на каблуках семеню к сауне, цок-цок по асфальту. Огибаю привычную уже толпу курильщиков и вбегаю внутрь.

Администратор за стойкой больше не считает меня их талисманчиком, смотрит на меня, как на виновницу в тяжком преступлении.

- Так вышло, - подхожу и оправдываюсь. - Гость, тот, что полотенца и веники просил, - дотрагиваюсь до ягодицы, - он…брат мой сводный.

Она что угодно услышать ожидала, только не это, и я сама что-то другое сказать хотела, но ляпнула так ляпнула.

- Ездили строгать салатики, на небольшой семейный сабантуйчик.

Сказала еще.

- Вот тут, - шлепаю по стойке сложенными купюрами, - в двойном размере и даже с хорошими чаевыми, себе ничего не взяла, - смотрю в ее вытянутое лицо и заканчиваю. - Я переоденусь сейчас. И меня на сабантуйчике еще ждут.

Она пересчитывает деньги. И усмехается.

- А вернешься во сколько?

- А я не вернусь, - встряхиваю хвостом.

И сворачиваю в в коридор.

В комнате натягиваю джинсы и футболку, в заднем кармане проверяю наличность. Подхватываю рюкзачок. Перед зеркалом быстро приглаживаю волосы и бегу обратно к Виктору.

Он ждет меня и курит, в приоткрытое окно вылетают облачка серого дыма. С достоинством обхожу машину и усаживаюсь в салон, хлопаю дверью.

- Я готова, куда едем?

Он щелчком отбрасывает недокуренную сигарету, и та летит на асфальт, красные огоньки бьются, в стороны рассыпаются и тухнут.

- У меня квартира есть, поживешь пока там, - он садится вполоборота ко мне. - А я все дела дома улажу. И перееду к тебе.

- А как тебя отпустят? - вопрос смешной для взрослого человека, и я хихикнула, хоть мне и не смешно совсем. Их семья не первое поколение, живет традиционно вместе, со временем братья Рождественские женились бы, и их жены нарожали детей, этого и ждет от них дед. А мне неприятно, не хочется на невест смотреть, одну уже видела, и я тараторю. - И я тоже. В вашем доме жить должна. Дед сегодня высказывал. За мои ночные отлучки. Но я подслушала разговор, папа и…

- Алиса, - перебивает меня Виктор и берет мою руку, к себе тянет, поигрывает пальцами. И смотрит не на меня почему-то, а в окно за моей спиной, откуда доносятся веселые и громкие голоса ночных субботних прохожих. - Я за эту неделю больше прожил, чем за всю жизнь. К безопасности и надежности стремился всегда, а сейчас рискнуть хочу. С