Что же касается искусства, то тут «не находился» и «не состоял». Ни в театрах, ни в концертах Андропов замечен не был. И джазом, о чем иногда пишут, не увлекался.

Никаких языков, кроме русского, не знал. Матерный, наверное, знал, но тщательно это скрывал.

Я очень сомневаюсь, что Брежнев выделял Андропова как идеолога. Да и сам Андропов при обсуждении тех или иных текстов старался держаться дальше от идеологии и ближе к политике.

Стиль работы? Сначала свободная дискуссия допущенных интеллектуалов, споры, шум, потом сочинение текстов, потом учет замечаний и снова дискуссия — и так несколько кругов. Таков стиль Андропова. Таков, кстати, оптимальный алгоритм данного вида деятельности вообще. Так же работал и Брежнев. Андропов (и Пономарев) были заинтересованы в том, чтобы рядом с генеральным секретарем находились их люди. И нас «внедрили». Вместе с нами внедрялся и неформализованный стиль работы.

Две поправки.

Андропов не практиковал «совещания интеллектуалов», а взял в отдел несколько человек неаппаратного склада. Начал с Бурлацкого. Понравилось. Добавил Шахназарова. И поехало… Люди, которых называет Замятин, никогда в таком составе за столом у Андропова не сидели и не составляли устойчивую «группу». Они могли быть в разных группах и сидеть за разными столами.

Я никогда не пил ни до работы, ни во время работы. Только после. Да и то не всегда.

С Андроповым было интересно работать. Он умел и любил думать. Любил фехтовать аргументами. Его не смущали неожиданные, нетрафаретные ходы мысли. Правда, была граница, которую было лучше не переходить. Это — интересы социализма, основы социализма в его поственгерском восприятии. Последнюю мысль попробую иллюстрировать стихами.

Когда Андропов ушел в КГБ, мы с Арбатовым послали ему два пожелания.

Первое, очень логичное:

Второе, не очень логичное, но личное:

Скоро мы получили вот такое послание:

Мой ответ Ю. А. Арбатову и А. Е. Бовину на «Два пожелания» в связи с поздравлениями

* * *

Правду (особенно ежели она с большой буквы) действительно надо защищать топором. А если — Чехословакия? А если Солженицын и Сахаров? Тут расходилось понимание правды и кончалось взаимопонимание. Ю. В., конечно, догадывался о том, что мы думаем. Как-то по поводу Арбатова была произнесена чеканная фраза: «Он, разумеется, коммунист, но не большевик!» Но Андропов не обострял ситуацию и принимал нас такими, какими мы были.

Меня старался воспитывать. Мой образ жизни называл «гусарством» и читал нудные нотации. Однажды ну прямо допек меня. И я перешел в контратаку:

— Ваша цель понятна — вы хотите стать генеральным!

Тут он энергично (и отрицательно) замахал руками. Но я продолжал:

— Давайте откровенно. Хотите. Ради этого, возможно, и стоит зажать себя. Но у меня иное положение. Максимум, на что я мог бы рассчитывать, — это заместитель министра иностранных дел. Неужели вы думаете, что ради такой цели я перейду на вегетарианский образ жизни?!

Андропов что-то пробурчал, и разговор был закончен.

Сам Андропов жил почти аскетически. Пил по капельке для видимости. И дома, и на даче все было предельно скромно. Бессребреник полный. Детей держал в строгости. Не позволял своей конторе обслуживать их. Сдавал в казну многочисленные подарки. Не потому, что хотел взойти на вершину. Натура была такая. Возникает пугающее сравнение с Савонаролой…

Через много лет, когда я последний раз виделся с Ю. В. и все было ясно, расчувствовались мы оба. И Ю. В. вдруг сказал: «Молодец, что не слушался меня, гусарил… Судьба другая».

В отделе, к сожалению, пришлось мало поработать под началом Андропова. До мая 1967 года. Но за три с половиной года почти ежедневного общения я получил от Андропова больше, чем дал ему. Я мог дать какие-то частности, детали, сведения, знание которых предполагало специальную подготовку. Андропов дал мне умение схватывать общую картину событий, находить связи между, казалось бы, отдаленными фактами и явлениями, видеть, выделять главное в сумятице жизни.

Андропов раздвигал мои политические горизонты радикальным способом. Послы обязаны в начале каждого года присылать в МИД годовые отчеты. В каждом отчете суммируются основные проблемы страны и отношений с ней. Копии отчетов автоматом направлялись в ЦК. Андропов поручил мне знакомиться со всеми отчетами и самое интересное докладывать ему. Послов было около семидесяти. Каждый отчет тянул на сто страниц. Написанных, как правило, кондовым, отчаянно чиновничьим языком. Приходилось читать. Голова становилась чугунной. Обидно, что улов (заслуживающие внимания предложения послов, любопытные картины страны пребывания, вообще «что-нибудь интересное») был крайне мал. Но был. При моих докладах Ю. В. по социалистическим странам сразу же вызывал людей и давал задания. По странам, которые «не его», часто просил уточнить детали и, видимо, потом принимал решение. В редчайших случаях просил принести отчет. Эта каторга длилась три года: 1965, 1966 и 1967 годы.

Через тридцать с лишним лет мне пришлось составлять посольские отчеты. Но гораздо легче написать один отчет (тем более с помощью коллектива), чем читать десятки.

У Андропова в комитете приходилось бывать редко. Иногда он приглашал, просил помочь по какому-нибудь делу. Но всегда выходили за рамки данного дела. Я старался использовать случай на полную катушку. Помню крупный разговор о Щаранском. Я не был знаком с этим человеком. Но то, что я слышал о нем, не стыковалось со шпионской деятельностью. О чем я сообщил Андропову. Он ссылался на доказательства. Покажите, обнаглел я. Не могу, секретно. И сердился.