— Твой отец распорядился сделать его для тебя.

Выпустив руку Элизабет, Марджори взобралась на скамью перед игрушками.

Пока жена приказывала одному из слуг принести подогретое вино со специями и медовый пряник, Роберт смотрел, как дочь заглядывает в высокие и узкие окошки замка.

— Смотри, — сказал он, подходя к ней. — Он открывается. Вот так. — Роберт отодвинул расположенную сбоку серебряную защелку, и вся передняя стена замка откинулась на петлях.

Его дочь восторженно ахнула, увидев внутри три этажа с комнатами. В одной стояла крошечная деревянная кровать, в другой — стол и скамья, а в третьей были резной деревянный камин и две фигурки, вырезанные из слоновой кости: мужчина и женщина. Роберт, наслаждаясь выражением радости на лице Марджори, пожалел, что не привез девочку сюда раньше, но прошел целый год, прежде чем он решил, что может без опаски сделать это. Его нечастые визиты в Лондон проходили в крайне напряженной атмосфере, и там с него не спускали глаз Хэмфри и остальные люди короля. Но теперь, глядя на играющую дочку, Роберт понял, что у него была и другая, более глубокая причина не привозить ее сюда раньше. Откровенно говоря, он опасался не только за ее безопасность. Он боялся той незнакомки, в которую она превратилась. Роберт подумал о своем отце и о том, что отчуждение между ними так и не растаяло за год, проведенный под одной крышей.

— Ты часто видела своих дядьев в Ротсее? — поинтересовался он, чтобы прогнать невеселые мысли.

Марджори кивнула, ставя одну из фигурок слоновой кости в верхнюю комнату замка.

— Найалл рассказывал мне сказки.

— В самом деле? — Роберт оживился. Ему хотелось услышать новости из дома. Долгое молчание братьев и товарищей было ему невыносимо, а осознание того, что они считают его предателем, разъедало ему душу. — Здесь живет твой дядя Эдвард, и я думаю, если ты попросишь, он сделает для тебя то же самое. — Он помолчал. — Найалл и Томас вспоминают меня?

Марджори увлеченно играла с фигурками в замке.

Прежде чем она успела ответить, в дверях появился Эдвин.

— Вам письмо, сэр. — Управляющий держал в руках свиток.

Оставив дочь играть, а жену — с тревогой смотреть ему вслед, Роберт пересек зал и принял свиток. Увидев приложенную к нему королевскую печать, он почувствовал, как у него засосало под ложечкой.

— Что это? — спросила Элизабет, когда он начал читать послание.

Роберт поднял голову:

— Скотты напали на королевский отряд неподалеку от Эдинбурга. Перемирие нарушено. Король Эдуард хочет приступить к осуществлению своих планов вторжения. Он призвал меня к оружию. — Глядя на пергамент, Роберт ощутил, как в груди у него разгорается огонек надежды.

Окруженный всеобщей подозрительностью при дворе, он не имел и тени шанса узнать что-либо о пророчестве, видя лишь безумный восторг приближенных Эдуарда, вызванный тем, что ему удалось собрать в своих руках все четыре реликвии. Многие полагали, что теперь-то король непременно сломит остатки сопротивления шотландских мятежников и станет единолично править всей Британией. Также Роберту не удалось отыскать иных доказательств того, что Эдуард замешан в убийстве короля Шотландии, кроме собственной уверенности в этом. Он знал: для того чтобы приблизиться к правде, ему необходимо заслужить доверие короля. Но для этого надо проявить себя, а возможности сделать это до сей поры у него не было.

Вслед за надеждой пришло тоскливое осознание того, что ему опять придется убивать. Его снова заставляли обнажить оружие против своих соотечественников.

Элизабет перевела взгляд с Роберта на Марджори.

— Когда ты уезжаешь?

— Через три недели.

Оба умолкли, глядя друг на друга.

В наступившей тишине холодно и ясно прозвучал голосок Марджори:

— Они не вспоминают о тебе.

Роберт уставился на нее.

— Найалл и Томас, — сообщила дочь, вынимая фигурку из комнаты замка. — Они не вспоминают о тебе.

Брихин, Шотландия

1303 год

Пока женщины плели венки из боярышника для майского праздника, а на полях вызревали пшеница и рожь, мужчины Англии готовились к войне. Портные латали прорехи в гамбезонах, кузнецы подковывали лошадей, а оруженосцы точили клинки и счищали ржавчину с кольчуг своих хозяев в бочках с песком. Прощаясь с женами и детьми и оставляя урожай созревать под благодатными небесами, рыцари надевали доспехи, повязывали ленты, украшенные красным крестом Святого Георгия, и направлялись к месту сбора, призванные королем под свои знамена.

Сойдясь в одной точке на восточном побережье, колонна рыцарей и оруженосцев, пехотинцев и лучников, вьючных лошадей и мулов, повозок и осадных орудий растянулась на много миль, подняв завесу пыли над Великой Северной дорогой.[39]Эта армия, собранная после нападения на отряд Сигрейва, стала самой крупной армией Эдуарда со времен битвы под Фолкирком, в которой погибли десять тысяч скоттов. Такова была месть короля.

Сделав остановку в Йорке, чтобы пополнить припасы, Эдуард продолжил движение к границе Шотландии и пересек ее в начале июня, после чего разделил свои силы. Принц Уэльский возглавил большой отряд и двинулся в Стратэрн, чтобы жечь, грабить и убивать, или, как выразился король, «устроить ад», тогда как сам Эдуард с большей частью армии маршем выступил к восточному побережью. По пути ему пришлось пройти мимо неприступного замка Стирлинг, который скотты твердо удерживали в руках. Тем временем ирландский флот под командованием графа Ольстера совершал опустошительные набеги и держал в постоянном напряжении западное побережье Шотландии.

К августу король Эдуард подошел к городку Брихин, где и осадил тамошний замок. В крепости, возведенной на скалистом уступе над рекой, стоял сильный гарнизон и имелось достаточное количество провианта, так что после двухнедельной бомбардировки стен защитники и не думали сдаваться, и Эдуарду пришлось отдать приказ привезти дополнительные осадные орудия морем в Монтроз. Заодно ему понадобились более тяжелые противовесы для баллист, нежели простые камни, и он отправил отряд под командой Эймера де Валанса в ближайший собор Брихина, чтобы снять с его крыши свинцовую черепицу.

Роберт, прищурившись, смотрел на квадратную башню, которую паутиной опутывали леса. Хоть и широкая, она тем не менее чуть ли не вдвое уступала высотой башне круглой, которая высилась позади нее и возносилась к небесам на добрую сотню футов. Они напоминали ему двух братьев, стоящих бок о бок, один — высокий и стройный, другой — низенький и коренастый. В лучах полуденного солнца башни отбрасывали косые тени во двор собора и на кладбище, за которым виднелись дома каноников и дворец епископа.