Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А, вот еще что…
Роберте остановился, уже взявшись за дверную ручку.
— Да, сэр?
Мозги Алекса в конечном итоге сделали соответствующее внушение языку. Что он, полный идиот? Не может он просить о таком.
— Ничего, пустяки.
Роберте ухмыльнулся:
— Я заметил, что леди Оксбери тоже рано вернулась к себе в комнату. Должно быть, общая встреча оказалась очень утомительной.
Алекс с радостью запустил бы башмак в голову самодовольному хлыщу.
— До крайности утомительной. Боюсь, завтра я встану очень поздно. Не беспокой меня, пока я сам тебя не позову.
Ха! Пусть Роберте понимает это как ему угодно. Малый тут же расплылся в улыбке.
— Хорошо, сэр. — Роберте поиграл своими чертовыми бровями. — Смею ли я пожелать вам всяческой удачи?
Проклятие! Алекс почувствовал, что краснеет.
— С чего бы мне нуждаться в удаче?
Роберте быстрее задвигал бровями.
— Не имею представления, сэр.
Лакей выскользнул в коридор, бесшумно затворив за собой дверь.
Проклятый лжец! Роберте составил кристально ясное представление о намерениях Алекса, только он ошибался.
Впрочем, ошибался лишь отчасти. Алекс был бы счастлив заниматься любовью с Кейт, уложить ее в постель и ласкать так же, как ласкал тогда в Лондоне.
Алекс потянулся за графином бренди и налил себе полный стаканчик. Неужели он станет отцом? Обретет дитя — сына. Или дочь. Ребенка.
Первый год или даже два после того, как Кейт вышла замуж за Оксбери, Алекс мучился мыслями о том, что она забеременела от мужа и вынашивает его отродье. С его стороны было грешно так думать, Алекс это понимал. Он понимал это даже в те годы, но ничего не мог с собой поделать. С его точки зрения, рождение ребенка от Оксбери доказывало основательность брака Кейт. Но годы шли, а Кейт оставалась девически стройной и бездетной, и Алекс обманывал себя допущениями вроде того, что Кейт не делит с Оксбери супружеское ложе и вообще не привязалась к нему.
В этом могла быть доля правды. Не то чтобы Кейт осталась девственницей — она ею не была, когда он овладел ею в Лондоне, — но ее связи с семейством Оксбери… к лучшему это или к худшему, непонятно, однако держатся они на ниточке — иначе говоря, зависят от капризов нового лорда Оксбери.
Если бы у нее был сын, тогда дело другое. Кейт была бы матерью графа. И если бы даже у нее родилась только дочь, то была бы жизнь, созданная ею и Оксбери совместно.
Алекс тяжело опустился в коричневое кожаное кресло с подлокотниками и уставился на огонь, держа в руке стаканчик со спиртным. Сидел и думал то о детях, то о наследстве, то о дедушке и бабушке, которых называл мамой и папой всю свою жизнь. Их не стало год назад.
Когда его самого не станет, некому будет его оплакивать. О нет, Дэвид о нем не забудет, а может, и детям Дэвида будет недоставать старого дядюшки Алекса, но это уже совсем другая история. У него, Алекса, нет прямого наследника — ни сына, который носил бы его имя, ни единокровной дочери. И некому унаследовать Клифтон-Холл. Алекс тяжело вздохнул. Можно оставить имение второму сыну Дэвида.
Если у Дэвида будет второй сын.
Чепуха. Дэвид должен жениться и должен иметь детей. Ему необходимо кому-то передать титул. Пока что нельзя с уверенностью утверждать, что его нареченной станет леди Грейс. Нынче во второй половине дня между ними явно что-то разладилось. За обедом они старались не смотреть друг на друга. Если по чистой случайности их взгляды пересекались, каждый из них спешил отвернуться. Когда Дэвид вошел после обеда в гостиную, то, заметив Грейс, тотчас перешел на другой конец комнаты. А Грейс довольно скоро вообще ушла.
Это неприятно, однако Дэвиду всего тридцать один. У него есть время подумать о вступлении в брак. А принимая во внимание неприязнь Стандена ко всем Уилтонам, избрание другой невесты, возможно, обеспечит Дэвиду семейную гармонию.
Зато он, Алекс, далеко не молод. Он серьезно думал о вступлении в брак несколько лет, после того как Кейт вышла замуж. Он хотел иметь детей и даже познакомился с леди, которая была для этого вполне подходящей. Однако он медлил сделать предложение, колебался, и женщина вышла замуж за другого.
Такова была история его жизни — он действовал недостаточно решительно и терял приз. Если бы он бежал вместе с Кейт в Гретна-Грин двадцать три года назад, увлек ее с собой, как Люк — леди Харриет…
Алекс пригубил бренди. Все это исчезло словно круги на воде. Стало историей. А он должен жить настоящим. И должен найти решение, которое непременно осуществит.
Если Кейт зачала от него ребенка, долго искать незачем. Он не допустит, чтобы его дитя родилось незаконным.
Он поставил стаканчик с остатками бренди на стол и направился к двери, соединявшей их с Кейт комнаты.
* * *
— На сегодня все, Мария. Благодарю тебя.
Кейт потерла кончиками пальцев виски. Голова раскалывались от боли.
— Может, принести вам чаю, миледи?
Желудок у Кейт все еще был неспокоен. К сожалению, чай в таких случаях не приносил облегчения.
— Спасибо, не надо.
Мария что-то недовольно буркнула себе под нос и задержалась у двери. Кейт подняла голову и посмотрела на горничную.
— Вы хотите еще что-то сказать, Мария?
Подбородок горничной так и взлетел вверх. Вид у Марии был весьма воинственный.
— С вашего позволения, да.
Кейт кивнула. Глаза у Марии вспыхнули. Зевс-громовержец! Если уж Мария задумала обрушить молнии и громы ей на голову, пусть — и дело с концом! Вряд ли Мария может сказать ей нечто такое, чего сама Кейт не говорила себе сто раз.
Кейт наклонила голову и прижала пальцы ко лбу.
— Ну? И что, собственно, ты хочешь мне сообщить?
— Вы понимаете, что должны как можно скорее сказать ему, или нет?
Кейт не надо было спрашивать, кого Мария имеет в виду. С утра Кейт решила, что поговорит с Алексом вечером, но вечер уже настал… Она бросила взгляд на смежную дверь. Возможно, завтра…
Кейт снова посмотрела на Марию. Горничная сочувствует ей, это очевидно. Слезы выступили у Кейт на глазах.
Нет, только не плакать.
— Я готова к этому, Мария.
Выражение сочувствия мгновенно исчезло с лица горничной. Оно снова пылало гневом.
— И когда это произойдет, миледи? Вы говорили то же самое вчера вечером.
Кажется, так оно и было?
— Да, хорошо, но ведь домашний праздник только что начался.
— И очень скоро кончится, а бедный мистер Уилтон, боюсь, так ничего и не узнает.