— Не волнуйся, ничего со мной не случилось. Ты просто немного напугала меня. Тебе что-нибудь нужно?

Грейс, сдвинув брови, с некоторым сомнением поглядела на дверь, но тут же пожала плечами и обратилась к тетке:

— Я пришла спросить, не хотите ли вы сойти вниз, — с улыбкой пояснила она. — Должна признаться, что я порядком устала от своего собственного общества.

Кейт принудила себя ответить улыбкой на улыбку и сказала:

— Какое совпадение, я тоже устала от самой себя. Давай спустимся и посмотрим, что еще там натворила обезьяна мисс Смит.

Грейс рассмеялась.

— И послушаем, как ругается ее попугай-скандалист?

— Да. — Кейт взяла племянницу под руку. — Любимчики мисс Смит изрядно оживляют праздник, не правда ли?

Сейчас она спустится вниз, но сегодня вечером… Сегодня вечером она намерена отворить смежную дверь.

* * *

— Ну, Гермес, как ты считаешь, что мне делать?

Гермес наклонил голову набок, словно взвешивая в уме вопрос, потом радостно залаял. Алекс кивнул:

— Что ж, пожалуй, я с тобой согласен: следует уладить дело с Кейт как можно скорее. Сегодня днем. Самое позднее — вечером.

Гермес помахал хвостом и снова погнался за белкой.

Ему не следовало принимать приглашение Кейт прийти к ней в постель. Он ведь понимал, что поступает неправильно. Надо было остаться дома с Дэвидом, выпить в кабинете стаканчик бренди и пораньше лечь в постель. В свою собственную постель.

И все же, черт побери, это было хорошо. Так хорошо! Даже теперь, стоя под мелким дождиком на лужайке у дома Моттона, Алекс погрузился в воспоминания.

Он закрыл глаза и мысленно увидел ее снова, как видел каждую ночь с тех пор, как выбрался из того треклятого окна в Оксбери-Хаусе. Удивительно, как он вообще может спать; он был вынужден ослаблять свое… напряжение тем способом, каким делал это подростком, то есть собственной рукой. Либо так, либо лежи всю ночь без сна и мучайся:

Теперь он чувствовал себя все хуже. Да и как могло быть иначе? Она была так прекрасна — волосы ниспадают на обнаженные плечи, маленькие прелестные груди почти сияют при свете свечей, их розовые кончики дразнят и манят. А ее грациозная талия, плоский живот с таким хорошеньким пупком, чудесное гнездышко кудрей между ее красивыми белыми бедрами…

Касаться ее шелковистых волос, ее кожи, нежной, словно лепестки роз. Ее груди как раз наполняли его ладони, соски твердели, едва он дотрагивался до них пальцами, а потом губами.

Он мечтал о ней, жаждал быть с ней — в ней — двадцать три года. Даже когда он пытался убедить себя не думать о ней — ведь она вышла замуж за Оксбери и никогда уже не будет принадлежать ему, — грезы его устремлялись к ее постели.

Как же вышло, что он, оказавшись на самом деле в постели с Кейт, горько раскаялся в этом?

Но опять-таки будь оно проклято; если бы вот сейчас кто-нибудь подошел к нему, то не преминул бы заметить, что брюки его встопорщились там, где им пристало лежать ровно. Хорошо, что Гермес — его единственный спутник на прогулке.

Неужели песик считает, что белка замирает от страха, когда он мечется под деревом и лает на нее, если издаваемые им звуки можно считать настоящим лаем? Да и на вид Гермес не так уж грозен — не намного крупнее белки.

Гермес тявкнул еще раз-другой и прибежал назад. Алекс поднял воротник повыше, и они продолжили прогулку.

Останется ли живот Кейт через несколько месяцев по-прежнему плоским или округлится, оттого что в нем растет его ребенок?

Ему бы ощутить укол панического страха при этой мысли, однако он испытывал совсем иные чувства: желание и гордость, а еще нечто до сей поры незнакомое, теплое и нежное.

Он хотел защитить Кейт от сплетен, обеспечить ей покой… и уложить в свою постель.

Он должен объясниться с ней сегодня же, но где? Не мог же он увести ее с собой в долгую прогулку по имению Моттона, тем более в ее положении… если это положение таково, как предполагается. И погода к тому же скверная. Дождь льет как из ведра.

— Иди сюда, Гермес. Нам пора домой.

Алекс повернулся и пошел назад той же дорогой, какой пришел сюда. Гермесу, как видно, тоже наскучила дождливая погода, и он не выразил протеста.

Найдется ли в доме спокойный уголок, где они с Кейт могли бы поговорить? Ведь это не пустая болтовня, в которую мог бы вмешаться кто угодно, и не дай Бог, чтобы их разговор подслушал кто-то из слуг. Если пойдут сплетни, что Кейт беременна…

Нет, пожалуй, имеется лишь одно подходящее место для обсуждения столь деликатной темы. То место, где, собственно, и образовалась проблема, — спальня Кейт.

Он воспользуется смежной дверью этим вечером, и если при удачном стечении обстоятельств разговор продолжится в постели Кейт, то ему не на что будет жаловаться.

* * *

Дэвид окинул внимательным взглядом голубую гостиную. Подходящее ли это местечко, чтобы посидеть и почитать? Что касается библиотеки, то там много теней от книжных полок и очень мало дверей, через которые можно было бы спешно ретироваться.

Он мог бы укрыться у себя в спальне.

Нет, он не может допустить, чтобы близняшки Аддисон добрались до него даже в его личном убежище.

Он выбрал кресло, которое повернул так, чтобы сидеть лицом к двери и чтобы таким образом ни одна молодая леди, в том числе охотницы за мужьями девицы Адцисон, не застала его врасплох. При появлении поблизости первой женской туфельки, при первом же звуке женского голоса он запрет дверь, а сам либо ускользнет через вторую дверь в холл, либо удалится на террасу через одно из французских окон, створки которых доходят до самого пола.

В данный момент он находится в самом неопределенном положении. Дворецкий Моттона сообщил ему, что большинство мужчин выехали на прогулку верхом. Он наверняка присоединился бы к ним, если бы не затянувшийся разговор с леди Уордем, его бабушкой.

Дэвид улыбнулся. Он в большом долгу перед леди Грейс. Она была целиком и полностью права: не было никакого смысла нести груз ненависти и злобы. И теперь, когда избавился от него, Дэвид понял, какое тяжкое то было бремя. Вся его жизнь была омрачена непреходящим чувством гнева и сознанием собственной неполноценности, неотступным, пусть и ложным ощущением 238 неловкости.

Теперь, благодаря Грейс, свежий ветер развеял тучи. Он узнал о судьбе семьи своей матери, и у него снова есть бабушка. Разумеется, леди Уордем не заменит бабушку, которая вырастила его и, по сути, заменила Дэвиду родную мать. Он и любил ее как мать, а дедушка стал для него все равно что отцом. Ему всегда будет их не хватать.

Но леди Уордем тоже родная ему по крови, и хорошо, что он узнал правду об этой ветви семьи. У него есть дядя, парочка теток и множество кузенов и кузин, с которыми он не знаком. Он, конечно, знал, кто его родственники, — не мог же он, живя в Англии, не знать о том, что его дядя маркиз. Когда Дэвид вернется в город, можно будет нанести визит-другой и свести личное знакомство с кем захочет.