«Господин Плассек, как и было условлено, снова даю о себе знать. Дело обстоит так, что у меня есть еще 10000 евро, которые я могу отдать. Очень важно: я хочу навсегда остаться в безвестности. Почему я тем не менее пишу вам: поскольку это мое последнее денежное пожертвование, у меня есть мысль, кому его предназначить. То есть я вам подскажу, о чем вы должны написать. А вы напишете. И когда статья появится, я отправлю туда деньги. Пока что я жду вашего согласия, а потом скажу, для кого предназначается последнее денежное пожертвование. Пожалуйста, действительно никому ничего не говорите!»

Было бы весьма интересно, какой портрет этого благодетеля составил бы хороший психолог. Но мне-то нравилась прямота этой персоны: она не делала долгих вступлений, а сразу переходила к делу. Поэтому я тотчас ответил:

«Многоуважаемая госпожа или господин Икс, я нахожу, что вам более чем пристало назначить получателя последнего пожертвования. Если это организационно осуществимо и не связано с поездкой в Китай или Мекку, я охотно напишу репортаж.

Сам я имею к вам еще пару вопросов, которые занимают меня уже давно: почему вы делаете пожертвования только по следам моих публикаций? Почему вы оглядываетесь именно на меня? Кто вы? Я, разумеется, уважаю ваше желание остаться анонимным. То есть ваши ответы останутся между нами. Сердечный привет, Герольд Плассек.

P.S.: Большое вам спасибо от имени всех, кого вы одарили! И моя собственная жизнь, кстати, благодаря этому изменилась в очень хорошую сторону».

Не прошло и десяти минут, как я получил ответ. И он задел во мне одну больную точку, о которой я и заподозрить не мог, что она столь болезненна, пока не прочитал этот текст. Госпожа или господин благодетель писал следующее:

«Господин Плассек, мне бы хотелось, чтобы вы написали о «0,0 промилле». «0,0 промилле» – это стационар по реабилитации алкоголиков, а при нем группа самопомощи для семей, в которых кто-то заболел алкоголизмом или умер от него. У них есть центр на главной улице Зиммеринга. Туда наверняка можно прийти и написать о них. Таково было бы мое пожелание. Только так можно будет получить мое последнее денежное пожертвование.

А на ваши вопросы, кто я есть и почему именно вы: это не столь важно. Я тоже благодарю вас за то, что вы написали ваши очерки, хотя это было не всегда легко».

* * *

С моим любопытством можно было пока повременить. Поскольку стало, во-первых, ясно, что этот сердобольный человек и в самом деле мог меня не знать или хотя бы не воображал обо мне ничего хорошего, иначе бы он не поставил меня в столь дурацкое положение. Честно признаться, у меня не было никакого желания беседовать с алкоголиками и выслушивать их истории или, того хуже, истории их близких. Тут я был, так сказать, дважды обжегшееся дитя, поскольку я неизбежно вспоминал отца или, вернее, мать, которой приходилось долгие годы с ним мучиться.

Да и для меня самого алкоголь был прямо-таки табуированной темой, причем я отдавал себе в этом отчет, поскольку считал, что каждый человек имеет право на свои маленькие слабости, от которых не может или не хочет избавиться, и что было бы гораздо умнее и рациональнее возвести вокруг этого слабого места крепость, вместо того чтобы устранять его. У меня этой маленькой слабостью, скрытой от посторонних глаз, самодозволенной и табуированной, как раз и был алкоголь, то есть я ничего не хотел об этом слышать, и я ненавидел, когда кто-то это слишком драматизировал.

У меня была и еще одна проблема с этим приказом команде смертников по электронной почте: как я оправдаю такой репортаж в глазах Мануэля и всех остальных, кто хорошо меня знал? Меня бы стали справедливо упрекать, какой я апостол морали: проповедую воду, а сам заправляюсь вином, вернее, пивом. Меня же будут презирать приятели, а в баре Золтана пожизненно лишат права посещения.

Но больше всего меня разозлило то, что этот приказ чувствительно помешал думать о Ребекке и предаваться смакованию деталей и самых ярких сцен нашего вечера, а вечер был мирового класса. Я решил послать ей эсэмэс, чтобы и на ее долю выпала хотя бы выборочная проба частицы моих чувств. Само по себе послание должно было гласить неопровержимое «я тебя люблю». Но я был из тех, кто выражает такое в более завуалированном виде. И я написал:

«Милая Ребекка, из-за одного только шоколадного торта я бы прилетел к тебе снова в любое время. Но теперь моя очередь! Я уже работаю над моим меню:-)»

Смайлик я тут же стер, она и без него догадается об иронии. И я написал: «Я уже работаю над моим меню… Твой Герольд». И еще: «Ты чудо!» Заключительную фразу я преобразовал: «И еще: то, что было с тобой, – чудо!» Но по-настоящему ли верно слово «чудо»? Ведь чудо – дело единичное, которое не дано ни повторить, ни тем более превзойти. «Чудесно», может быть, все-таки лучше, потому что «чудесно» означает, что хотя это и было прекрасно, как чудо, но вовсе не значит, что это уже само по себе есть чудо. Кроме того, от «чудесно» есть естественный переход к следующему разу, тогда как от «чуда» нет. Итак, я написал: «Это было чудесно». Плюс два восклицательных знака.

Когда Мануэль пришел из школы, у меня все еще не было ни плана А, ни плана Б, ни плана В касательно анонимного задания. Мануэль показался мне каким-то подавленным, и я просто спросил его, не случилось ли чего.

– Нет-нет, все в порядке, – сказал он.

Значит, что-то было не в порядке.

– Тебя что-то угнетает?

– Почему меня должно что-то угнетать?

– Вопрос ниже твоего уровня, милое дитя. Никто не утверждал, что тебя что-то должно угнетать. Я только спросил, не угнетает ли тебя что-нибудь.

Он засмеялся. Ведь я уже стал чемпионом мира в отпасовке его глупых встречных вопросов.

– На Рождество приедет мама, – сообщил он.

– Вот и хорошо, – ответил я.

– Да.

– Разве ты не рад ее приезду?

– Ее-то приезду я рад, – произнес он.

Я ждал, не последует ли чего определенного, и оно последовало.

– Но у нее сейчас новый друг, и он приедет тоже.

– Да, я знаю, – сказал я.

– Ты знаешь? Откуда?

– От тети Юлии.

– Ага.

– Да. И в чем проблема? – спросил я.

– Проблема в том, что я его не знаю.

– Эта проблема разрешима, ты с ним познакомишься, – сказал я.

– А если я ему не понравлюсь?

– Ты ему понравишься. Ты не можешь не понравиться. Только не спрашивай меня, пожалуйста, почему ты не должен кому-то не понравиться.

Он засмеялся.

– А если он мне не понравится?

На это у меня не оказалось под рукой спонтанного ответа, но в любом случае это была забавная мысль.

– Ведь мама собирается даже, может быть, выйти за него замуж, и нам придется жить вместе. Что, если я не захочу с ним жить?