Знаете, в борьбе есть прием, когда вы в момент атаки противника используете при контрприеме активность дви­жения и вес противника. Ну, чтоб понятнее, условно гово­ря, на вас идет здоровый амбал, замахнулся, движется на вас в расчете, что будет противодействие, оборона, а вы, применив контрприем, не просто резко уходите в сторону, а еще и помогаете противнику как бы продолжить движе­ние. Ясна моя мысль? В этом случае вес и агрессивность вашего противника ему не на пользу, а во вред. Чем тяже­лее и энергичнее он в бою, тем скорее он промажет и упа­дет, взятый «на прием».

Дробов был насторожен, агрессивен, опытен. И, как это ни парадоксально, на этом и погорел.

Я сознательно на общие рассуждения разговор перево­жу. Потому что, если я все свои следовательские «покупки» здесь вам расскажу, мне при расследовании очередного дела нечего будет противнику противопоставить. Он уж про рассказанную мной историю знать будет.

Так что не обессудьте, я сразу к концу этой микроисто­рии: раскололся Дробов. И неожиданно дал следствию по­казания, которые и помогли оперативникам выйти на след банды. Конечно, и так бы вышли, но благодаря пока­заниям Дробова сделали это значительно раньше.

Дробов выложил имена членов банды, назвал ряд совер­шенных ими преступлений, ранее не попавших в поле зре­ния следствия.

Конечно, не сразу сдался Серега Дробов.

И вот, честно говоря, мне до сих пор не совсем ясно, — случайно попался Дробов на изнасиловании или нарочно решил «подсесть» по более легкой статье, скрыться в каме­ре и затем в зоне от «расстрельной» статьи за убийство... Учитывая характер подследственного, его хитрость и оз­лобленность, и факт наличия ранее «любовной» связи с гражданкой, заявившей, что он ее изнасиловал, налицо, как говорится, сговор в криминальных целях, то есть в целях сокрытия преступления более тяжкого за менее тяжким.

Арест Дробов воспринял очень спокойно, на допросе держался уверенно. Для приличия поначалу отказывался, а на очной ставке с Натальей якобы раскололся и дал при­знательные показания.

Ну, что? Закрывай дело, пиши обвинительное заключе­ние и передавай его в суд. Но Дробов все-таки попался...»

— Так, Дробов? Готов, как говорится, понести суровое наказание?

— А что ж, гражданин следователь, коли приперли к стенке, то как бы не хотелось идти на нары, а придется.

— На нары тоже загреметь можно по-разному.

— Не понял?

— Можно на один срок, можно на другой, а можно и на «вышку» пойти.

— Нет такого закона, чтоб за изнасилование — вышку. Тем более что вопрос тут тонкий. Это было даже не изнаси­лование, а преодоление легкого сопротивления. На грани добровольной сдачи.

— Я имею в виду не Наталью, которая свою роль сыгра­ла. Давайте восстановим обстоятельства той страшной ночи в подробностях, в мелочах.

— Ну, значит, пришел я к ней вечером, часов в одиннад­цать, принес «пузырь» «Кагора» и конфет россыпью, вы­пили по стакану...

— И тут вы, Дробов, накинули жертве на шею свою удавку...

— Вы про что, гражданин следователь? Какая удавка? Я накинул ей на шею шаль, что на рынке купил. По­дарок.

—А что бы мог рассказать человек, которому вы не шаль на шею, а удавку набросили?.. Если бы он смог загово­рить? А?

— Да нет... Не может того быть... Не сможет он заго­ворить.

—А почему?

— Так... Это... Умер он.

-Кто?

— Так человек этот...

— Которому вы удавку на шею набросили и задушили?

— Нет, не душил я. Это они ножами, заточками, касте­тами... Потом он...

-Кто?

— Ну, Роман, облил бензином и поджег... Я сам видел, как он горел... Как бежал к лесу, весь полыхая пламенем... Нет, не мог он выжить...

—А если мог? Если он сейчас уже поправляется? И ско­ро я смогу провести очную ставку? И он покажет, что именно вы душили его удавкой?

— Нет... Нет, не было этого. Изнасиловал — да, при­знаю. Чего вам еще надо? Признал человек свою вину. Так вот он я — сажайте меня!

— Посадим, но ненадолго: сколько там придется сидеть до суда. И потом — после суда, пока к вам не применят высшую меру наказания. Я, конечно, не судья. Но думаю, что прокурор потребует вам и Роману смертной каз­ни. Если...

— Если? Если что?

— Если вы в ходе расследования этого и других совер­шенных вами и вашими подельниками преступлений не начнете сотрудничать со следствием. Поймите, Дро­бов, вы крепко вляпались. Это вам не драки, не кражи и даже не изнасилования. Это совершение ряда убийств в корыстных целях, целях завладения чужим имуществом, в составе группы, с особой жестокостью. Это — смерть, Дробов.

— Так я не отказываюсь, это, от сотрудничества... Так, гражданин следователь... Я ж просто подчинялся... Это Ро­ман приказывал... Они с Венькой, младшим братом, и уби­вали... А я что. Накинул, это, удавку...

— Вот и на вас накинут удавку и... Вы помните, что было с вашими жертвами, когда на их шеи накидыва­ли удавки? Они хрипели, кричали, просили о помощи? Или не получалось крика, не могли вырваться из поси­невших губ слова, и они просто умирали, быстро и мучи­тельно?

— Да нет, не так. Нет! Не получалось у меня быстро.

— Вы, вроде, не слабый человек, качаетесь?

— Качаюсь. А сноровки не хватает. Так что накиды­вал — да, мучения, как вы говорите, жертвам причинял, — да. Но это другая статья, я не юрист, но я знаю! Не убийство это. Умирали те, наши жертвы, от ударов ножом и заточ­кой... Это Рома и Веня убивали. А я только душил...

— Только душил... Ну, если вы только душили, и смерт­ной казни вам бояться не надо... кстати, смертная казнь че­рез повешение у нас в стране не применяется. А жаль... Но расстрел тоже вещь неприятная. И главное, сделаете сей­час ошибку, не будете до конца искренни, исправить по­том что-то будет уже невозможно. С того света не возвра­щаются, так что давайте, давайте, рассказывайте. И не спе­шите, подробности меня интересуют, подробности. Да не того, как вы по предварительному сговору якобы изнаси­ловали Наталью, а подробности: как убивали в сосновом лесу владельца автомашины ВАЗ и его товарища...

— Так, значит...

— Ничего не значит. Убивали, да одного не убили. Он вас узнает, можете не сомневаться.

—Да я готов, готов. Гражданин следователь. Я — чисто­сердечно! Это они...

«Словом, дал Дробов исчерпывающие показания по со­бытию преступления. Припертый собранными мной к тому времени доказательствами изложил все, что знал, очень близко к действительности. Очень близко пото­му, что когда он вынужден был ввести в свой рассказ брать­ев Ахтаевых, на них и стал валить основную вину в убийстве».

А вина-то делилась на всех...

Михаил Коржев, следователь Кировской областной прокуратуры по особо важным делам, уже привык возвра­щаться с работы в темноте.