Спал... на переднем сиденье... Потом удар в затылок, и боль вот тут. Потом кровь шла. Потом били... Лица все слились вместе... если покажете, может, и опознаю... Атак, чтобы описать... нет... Потом запах бензина. Меня один из них бензином облил... Потом бежал куда-то, боялся очень, и бежал, полз, шел, бежал, полз... Потом стучал в окно. Потом потерял сознание. И ничего более не помню... А что, гражданин следователь, корешок мой, Кордин, жи­вой, нет?

Что мы еще имеем? Число нападавших. По воспомина­ниям Лебедева, их было, «кажется, трое».

Один из них, как минимум, курящий. Потому что спич­ки искал. И только потом — из канистры... Лебедев запом­нил фразу, сказанную одним из убийц другому:

—Дай спички...

Так что мы имеем? А ни хрена, извиняюсь, мы не име­ем. Что говорит судмедэкспертиза? Ага, вот справа... Так, жертву неоднократно били ножом, в спину, в бок, в грудь, в сердце. Были удары как бы спонтанные — куда ни попадя. И были точно нацеленные — в сердце, например. Гемато­мы по всему телу. Странгулляционная борозда на шее: ду­шили. Но умер от удара в сердце. Еле живого, истекающего кровью, проволокли несколько метров, сбросили в овраг, забросали ветками...

И о чем это, кроме жестокости убийц, говорит? А ни о чем...

Что говорят врачи о ранениях Лебедева? А говорят они, что эти ранения и те, от которых умер Кордин, совершены, скорее всего, одними и теми же людьми. Эксперты проана­лизировали и характер ранения, наклон, скажем, ножа в момент удара, специфические раны от заточек — под ка­ким углом, на какой высоте.

Это уже кое-что. Можно предполагать, что один из трех преступников повыше и покрупнее, двое примерно одного роста и сложения, одной физической силы. А еще можно отметить предположительно, что удары, нанесенные ими ножами, заточками, ногами, имеют трудноуловимое сход­ство. Не стопроцентное, не близнецы, как говорится, но, возможно, близкие родственники.

Это уже горячее.

Что имеем еще... Вещи... Часть вещей, похищенных из машины по заявлению родственников Кордина, кое-что из личных вещей Лебедева, по его, путаным пока что пока­заниям, начали искать по «черным рынкам», — в подво­ротнях, бомжатниках, на окраинах рынков, «втихую — в толпе».

Магнитофон «Соната» взяли на вещевом рынке, кассе­ты на 65 р. — во дворе школы № 22, часы «Слава» с харак­терными царапинами на оборотной стороне принес в ми­лицию один водитель, купивший их у пацаненка за 10 р. (а стоимость их — 60 р.). Заподозрив неладное и узнав о страшной смерти двух горожан, сам принес их в милицию. Родные убитого их опознали, да только пацана того найти не удалось, как ни искали.

Более тщательно искали джинсовую куртку. Потому что под ней, курткой убитого, мог оказаться убийца. И хотя был у нее характерный признак — споротая нашивка, вер­нее, более темное место, где ранее была нашивка «ВВС

США» на английском языке, которую патриот Кордин спорол сразу после покупки куртки в Москве в магазине «Олимп», но ни саму куртку, ни человека в такой куртке найти не удавалось.

— Есть соблазн, — потянулся Коржев, — выставить по­стоянный наряд в квартире убитого Кордина...

...Расчет какой? После убийства они нашли у него очень их заинтересовавший документ — разрешение на право ношения и хранения оружия. То, что оружие им нужно, коли встали на «тропу войны» с обществом, тут и Шерло­ком Холмсом не надо быть, чтоб догадаться.

Нетрудно предположить, что захотят они этим оружием воспользоваться. А сделать вывод, что у человека, имевше­го в кармане такой документ, дома есть сам ствол, тоже не надо быть семи пядей во лбу.

— Теперь вопрос: что окажется сильнее — желание зав­ладеть стволом или страх попасть в руки милиции или про­куратуры.

Коржев пришел к выводу, что страх пересилит.

Убийцы теряли рассудок, когда убивали. Только сумас­шедшие, опьяненные кровью и властью над беззащитны­ми людьми отморозки могли лишать людей жизни так жес­токо, причиняя им неимоверные страдания.

Но в остальном, в момент выслеживания своих жертв, после убийства, когда заметали следы, бандиты действова­ли вполне осмысленно и логически.

— Как правило, особо жестокие люди трусливы. И жес­токость эта своеобразное проявление трусости, комплекса неполноценности, — бормотал Михаил. — Значит, страх... Страх сидит в них... Не пойдут они за ружьем!

Конечно, некоторые меры предосторожности предпри­нять надо.

Родным убитого Кордина предложили некоторое время пожить в деревне у родственников; была оговорена систе­ма оповещения. Но выставлять наряд в квартире посчита­ли нецелесообразным. Сил у правоохранительных органов города мало, а преступлений много. Такие дела...

Так что дальше? Ну, оклемается Лебедев, еще разочек допросим, может, что еще и вспомнит, характерное для бандитов. А пока, — сегодня Михаил звонил в больницу, — врачи говорят, что наибольшее опасение внушает ранение печени в результате колото-резаной раны живота. Но есть надежда, что постепенно печень регенерируется. Перели­вания крови помогают. Что касается колото-резаной раны справа в области седьмого ребра, то она оказалась хотя и проникающей, но не опасной — ни один жизненно важ­ный орган не задет.

Свидетель! Свидетель важный, но он в большой степе­ни помог восстановить обстоятельства фантастического появления тяжело раненного Лебедева в деревне, отстояв­шей от места нападения банды на Кордина и Лебедева на несколько километров чащобного леса.

— Что вы, Иван Трофимович, можете показать по сути заданного вам вопроса?

— А что могу, то и покажу. У нас секретов от власти нету. Уж спал я. Время позднее. А чего в деревне делать, если те­левизор не работает, или его, к примеру, нету? А тут стук в окно. Выглянул я в окно. Дверь-то сразу открывать не стал, дом на отшибе стоит, а люди нынче разные бывают. Гляжу — человек под окном стоит. Качается: думал, пья­ный, хотел матюгнуться, грешным делом...

— Вы узнали его?

— Никак нет. Потому как он мне показался незнако­мым. Тут знакомому-то пьянице дверь лишний раз не от­кроешь. Нет, я и сам выпиваю, что тут скрывать. Но в меру. А этот — лыка не вязал. Что-то мычал.

— Почему же вы открыли ему дверь?

— Так я пригляделся, вижу, в кровище он весь. По­жалел.

— Так, значит, вы, пожалев, открыли незнакомому че­ловеку дверь и впустили его в избу?

—Так точно. Не зверь какой. Вижу, истекает он кровью.

— Он что-то говорил? Рассказывал?

— Рассказывать у него сил не оставалось, а говорить — говорил.

— Что же? Постарайтесь вспомнить, что он сказал.

— А и вспоминать нечего. Всего несколько слов. Пусти, ради бога, меня в избу, помираю я, значит. Меня зарезали. И я замерзаю.

— Еще что-нибудь говорил?

— «Спаси» — говорил.

— Вы заметили что-нибудь странное?