— Вообще говоря, что человек в деревне, где народ ти­хий, а до города ехать и ехать, а шума машины я не слыхал, и весь окровавленный, — так уже это странно.

— Согласен. Что еще?

— А то, что сильно от него бензином пахло. Это я сразу заметил. Это странным показалось. То есть не то, чтоб чуть-чуть, как от шоферов многих пахнет, а сильно.

— И что вы сделали?

— Перво-наперво, переодел его в сухое, одежду, бензи­ном пропитанную, снял. Но, опережаю ваш вопрос, не выбросил, а сохранил. И потом передал участковому, когда он приходил меня опрашивать, как было дело.

—Это хорошо, спасибо. Признаете ли вы в этой одежде, которая вам сейчас предъявлена, ту самую, которую вы по­могли снять с себя раненому Лебедеву?

—Так точно, всю признаю. Да от нее и сейчас еще запах бензина идет.

— Что дальше?

— А дальше — переодел в сухое, рану на боку и груди своим старым чистым бельем перевязал и побег в контору, «скорую» из города вызывать.

— Спасибо за подробные показания, и всего вам хоро­шего, распишитесь перед уходом вот здесь, что вещи при­знали и что в протоколе допроса свидетеля все с ваших слов записано правильно.

...А сон Михаилу не шел и не шел. Постепенно выкрис­таллизовывалось нечто аморфное, не имеющее конкрет­ных границ. Похоже, надо было провести обыски среди знакомых и родственников убийц, а подхода к этому кругу у следователя все не было...

И приснилась ему земляничная поляна, вся усыпанная сладкой, напоенной солнцем теплой ягодой. Он, согнув­шись, бродит по поляне, что ни ягода — то все слаще и сла­ще. И кажется, что самые сладкие ягоды в темноте леса. Но он хотя и маленький еще, но понимает, что в глубь темного леса забираться не надо. Потому что те, что в тени растут, сочнее, крупнее, но и водянистее. А те, что на солнышке, иной раз совсем сухонькие, а сладость и душистость в них — не сравнишь.

...Жена, увидав, что солнечный свет из-под двери в кух­ню пробивается, пришла его будить.

—Час сна в постели дороже двух вприсядку, — укорила она Михаила, еле растолкав его, склонившего голову над блокнотами и схемами.

—Иду, иду... А знаешь, вот чувствую я, что будет у меня завтра подвижка по этому делу.

Так оно и вышло.

Насильник Дробов после очередного допроса вдруг дал признательные показания по делу об убийстве Кордина. Поначалу признался, что все сделал один. Показал с кар­тонным ножом на муляже, как бил сбоку Кордина, как уда­рил в бок Лебедева, как, пока Лебедев корчился от боли, давил удавкой Кордина, как по очереди вытаскивал их тела из салона и бил ногами.

Все показанные им удары совпадали с данными судеб­но-медицинской экспертизы.

По данным путавшегося пока еще в показаниях Лебеде­ва и четко дававшего показания (в одном сбивался, утверж­дал, что был один) Дробова выехали на место преступле­ния. Нашли машину. Все совпало. Кроме одного.

Дактилоскопические, запаховые пробы, сложные кри­миналистические экспертизы показали, что в салоне было четыре пассажира. Один — Лебедев — на переднем сиде­нье, и еще трое на заднем.

Дробов молчал.

—Я убил, мне и отвечать.

Было видно, что следователя он боится меньше, чем па­хана, который, дай он на него показания, достанет его и в зоне.

Сделали обыск в квартире Дробова, его друзей и знако­мых. И тут же первая находка, подтвердившая показания Дробова. В сарае, в плетеной ивовой корзине, за поленни­цей дров нашлась декоративная головка с рычага переклю­чения передач с фотографией обнаженной женщины.

Сделали повторный обыск в квартире Дробова: нашли среди вилок, ножей и консервных открывашек со старыми ключами один ключик, который точно подошел к машине Кордина.

Стали расширять круг друзей и знакомых Дробова.

У одного нашли куртку джинсовую, ту самую. А уж до­казать, что она принадлежала Кордину, пара пустяков. И след ножа, и следы застиранной крови, и запаховые пробы дали положительный ответ — куртку застирывали, но не стирали. Есть запах покойного Кордина. И родные при­знали. Из четырех одинаковых курток однозначно выбра­ли эту.

Но вот ведь фокус! С Дробовым новый владелец куртки не был знаком. Вина его не большая, даже скупку крадено­го на «пришьешь». Всего-то только, что «махнулся не гля­дя» куртками с малознакомым парнишкой.

Стали выяснять, что за парнишка, каковы обстоятель­ству знакомства.

Одно странно... С Дробовым владелец куртки не был, по его словам, знаком, а Дробов признался, что знал его как «приятеля своего знакомого, младшего из бра­тьев».

Хватило ума Коржеву не начать сразу же давить на Дро­бова. Но оговорочка знаменательная. Значит, есть некие братья среди его знакомых.

А экспертиза предполагала наличие среди убийц двух братьев кровных, братьев по крови.

Стал Коржев паренька допрашивать мягко, ненавязчи­во подводя его к рассказу об обстоятельствах появления у него куртки с характерным следом от ножа. Оказалось, были у них в гостях братья... По фамилии... Нет, не вспом­нить фамилии. Нерусская. Хотя и на «ев» или «ов» кончает­ся. Но вот почему-то кажется, что нерусская. А имена — как у всех имена...

Одного вроде как Роман звали. Второго — Веней. Млад­шего. Они по возрасту подходили, так о своих делах за столом и говорили. А зашли братья по обычному делу. Спрашивали, не продаст ли кто из их знакомых охотничье ружье. Вроде как они не члены Союза охотников, разреше­ния нет, а страсть как охота заняться этим делом. И при­быльное, и забавное. Принесли они с собой вина красного. Посидели. Отец паренька, у которого куртку нашли, под­твердил факт беседы. Но заверил, что свое ружье не про­дал, самому нужно, однако и знакомых с ружьем не назвал. Не припомнил. Пьян был. Может, и продал бы ружье по пьянке, но оно было у сестры в деревне. Так посидели и ра­зошлись. Фамилии этих шапочных знакомых он тоже не вспомнил, не вспомнил и имен.

Одна прибыль — сын и младший из братьев куртками махнулись. У сына была черная вьетнамская, а у младшего брата крепкая джинсовая, со споротым шевроном «ВВС США», ну, по-английски, но мы тоже кое-чему в школе учились, понимаем.

Это уже следки...

С местом преступления вопросов не было. Именно Коржев в ту ночь как раз дежурил по облпрокуратуре, и когда пошел сигнал из деревни, что «скорую» вызвали, а врачи констатировали множественные ножевые ранения, гематомы, налицо факт посягательства на жизнь, он и вые­хал в деревню. Тогда и появились первые протоколы доп­роса свидетелей.

Жаль, потерпевший тогда совсем говорить не мог. Вра­чи к нему и в больнице в первые сутки не пускали.

А место преступления подтвердило и факт избиения. Отчетливые вмятины на земле от тел, которые избивались ногами; следы крови; следы, ведущие в заросли, которые оставил Лебедев; следы протекторов колес...

Следов много, а никуда они вроде как не ведут...