— Элина! Элина!

Они наконец обнялись. Не думая о чужом мужчине, который, не проронив ни слова, отвел взгляд. Лепетали друг другу слова любви, будто не виделись много месяцев, а теперь встретились после ужасной разлуки. Оба были счастливы и валились с ног от усталости. Опустились в траву под деревом. Только теперь Ионатан почувствовал, что для него значит Элина. И все не мог насмотреться на нее.

— Ионатан. — Элина подняла голову. — Ты не заметил, кто стоит рядом с нами.

Он взглянул и тотчас узнал мужчину, хотя тот теперь был одет в коричневое. Элина, с улыбкой наблюдавшая за Ионатаном, шепнула ему на ухо:

— Это оборотень. Его выслали из страны.

— Удивительно. — Ионатан все смотрел на мужчину. — Удивительно, что я так и подумал.

Он встал:

— Состояние вашей спутницы не тяжелое. Через пару недель она снова будет здорова. Поводов для тревоги нет.

Элина шагнула к Ионатану:

— Он думает, ты его выдашь. Скажи ему что-нибудь.

Ионатан долго взвешивал все «за» и «против»; он чувствовал: то, о чем он мечтал, исполняется слишком быстро.

— Я перед вами в долгу. И определенно вас не предам.

— Не принуждайте себя, Ионатан. В помощи я не нуждаюсь. Достаточно вашего слова, что вы меня не выдадите.

— Не выдам. Почему ты смеешься, Элина?

— Я рада, что ты с ним поговорил. Как я тебе благодарна! Мой милый…

ВСКОРЕ ПОСЛЕ этого случая группа жаждущих мести изгнанников превратила Магдебург в очаг вооруженного сопротивления Берлину. Мардук, мрачный Праздношатающийся, яростно нанес ответный удар. Быстро и с клокочущим презрением к изгнанникам организовал он атаку. В градшафте поговаривали, будто он ждал наступления предателей. Они должны были что-то предпринять — эти ослы, эти жалкие огородные пугала. Горожане не сомневались, что возможность обрушиться на врагов доставила ему радость и побудила его, человека уже почти опустившегося, снова воспрянуть духом. Сам консул оставался в Берлине, но послал в Магдебург Лучио Анжелелли, черного молчаливого капитана своих охранников. Огнеметы противника не могли справиться с его «метлой» — лучами, оказывающими подавляющее воздействие на солдат. После распада большого Круга народов уже не существовало единообразия боевых средств. Обмен специалистами, наблюдение друг за другом практически прекратились, теперь снова можно было воевать. Лучио Анжелелли с захваченными в плен главными заговорщиками — пятьюстами примерно мужчинами и женщинами — разъезжал по городскому ландшафту. Две недели мотался он по улицам и аллеям, по площадям и горам, сплавлялся на плотах по рекам, созывал людей на собрания — на полях и в фабричных цехах. Повсюду — пользуясь технологией времен Марке, позволявшей создавать миражи на дымовых облаках, — он показывал, как недавно разгромил группу заговорщиков. А потом устраивал суд над пленными, пока по всему градшафту непрерывно ревели металлические быки. К простому обезглавливанию, раздроблению рук и ног, удушению добавились новые способы казни. По приказу Анжелелли пленников по одному взрывали бомбами или они разбивались на неуправляемых самолетах. Он практиковал и медленное замораживание с помощью специальной дождевальной установки, которая выбрасывала струи воды сначала только на плечи и шею, а потом и на все тело осужденного. Анжелелли, правой руке Мардука, важно было продемонстрировать, какой властью обладает консул. Именно Анжелелли на площадке перед своей палаткой устроил невиданное зрелище — заставил двигаться одну из замороженных белых фигур. Она, эта фигура, подтягивала одну ногу, потом другую, верхняя часть туловища косо наклонялась вперед, покачивалась; среди глубокой тишины командующий велел фигуре приблизиться; та откинула снежную голову, опустилась перед ним на колени… И завалилась на бок, потом перекатилась на спину: белая замороженная человеческая фигура, почти мертвец, точнее, мертвая женщина. По его приказу она поднялась, угрожающе двинулась на зрителей — и те бросились врассыпную.

Примерно в то же время Мардук решил расширить посевные площади, принадлежащие градшафту Берлин, на север, за счет Мекленбурга, — захватив Гюстров Деммин Анклам[44]. Вскоре сенат, работавший рука об руку с консулом, счел целесообразным нанести удар из Деммина и Анклама, чтобы завладеть весьма плодородной, но невозделанной местностью между Штральзундом и Анкламом. Лишь после этого Мардук и сенаторы впервые задумались, как произвольно поделена территория городского ландшафта, сколь большие пространства земли — в соседних градшафтах тоже — не приносят никакой пользы. К югу от Эльбы, в градшафте Лейпциг, кипела жизнь. К западу же от Магдебурга начиналась полоса руин: разрушенных опустошенных городов, прежних центров теперь уже не существующих промышленных отраслей. Ганновер, сосед Гамбурга и ближайший к Берлину западный градшафт, владел собственными фабриками Меки, а также мощными энергетическими установками, и полнился миллионами вялых болезненных людей, над которыми бдительно надзирали сенаторы (потомки прославленных правящих родов), каждый из которых мечтал установить свою тиранию. Масса же народа развлекалась, с иронией и презрением наблюдая за интригами своих правителей, и воспринимала происходящее как низменную забаву. Не встретив сопротивления, войска берлинского сената подошли почти вплотную к Ганноверу, которому подчинялись Брауншвейг и Вольфенбюттель, Хильдесхайм и Целле. Жители этих западных областей лишь удивлялись тому, что люди, прибывшие с востока, заселяют и обрабатывают пустующие земли, будто не существует никаких фабрик Меки, никаких энергетических установок.

Тогда-то берлинцы и наткнулись на угольные разработки, заброшенные много веков назад. Черные отвалы и шахты, открытые рудники… Мужчины и женщины, хотевшие обрабатывать землю, обходили их стороной: здесь не могли пастись быки коровы овцы, не росли пшеница рожь овес — поэтому переселенцев эти странные темные земли не привлекали. Но вслед за переселенцами двинулись контролеры и наблюдатели, помощники Мардука. Прежде им не приходила в голову мысль, что можно отказаться и от поступающей из-за границы энергии. С несказанной силой вдруг поманила их к себе черная шахта, бездна. Туда, под землю, можно бросить людей: пусть поднимают драгоценный груз на поверхность, тогда Берлин уже не будет зависеть от скандинавских гидроэнергостанций.

Как на чудо смотрели люди, проходившие мимо со своими стадами, на крошащиеся каменные пласты, из которых можно добывать тепло и свет. Этот городской ландшафт был большим и малонаселенным. «Мы заставим их работать. Кто мерзнет, ищет тепло. Саботажники будут сидеть в беспросветной ночи». И наблюдатели, фанатичные враги аппаратов, перерезали ответвления гигантского кабеля, тянущегося от скандинавских энергостанций. Распространяли слух, будто бранденбуржцев хотят принудить вступить в новый Круг народов.

Потом войска Мардука напали на гигантское скопление жилых домов и фабрик — Ганновер. За несколько дней они уничтожили все, чем славился этот город. Взрывали-опустошали; изгнали десятки тысяч жителей. По Брауншвейгу Хильдесхайму Вольфенбюттелю Целле прокатились орды внушающих ужас и отвращение бранденбуржцев, которые из всех культурных достижений окружающих стран позаимствовали только оружие и взрывчатые вещества. Голод и смерть приходили в наводненные ими городские ландшафты. Бранденбуржцы были немногочисленны, но все, как на подбор, с крепкими мышцами и костями; одежду они носили грубую. Селились в разоренных завоеванных городах. Нравы их тоже были грубыми. Темные лошадки, продукт смешения многих рас, за время правления Марке и Мардука слившиеся в особую породу. Те жители западных градшафтов, которые вступали с ними в контакт, убеждались: они угрюмо-озабоченны, агрессивны — находящаяся в состоянии брожения, пугающая человекомасса. По Люнебургской пустоши — вдоль рек Аллер и Везер — теперь бродили, ездили верхом, передвигались на машинах бранденбуржцы. Они редко одерживали победы с помощью оружия и аппаратов, которые таскали за собой: предпочитали всякие хитрости, бесшабашную удаль, самую грубую силу. В то время берлинский сенат уступил власть предводителям таких орд.