По прошествии времени стало очевидно, что нет никакой разницы в том, был доллар золотым, серебряным, бумажным или в виде банковских кредитов. На практике они все больше представляли собой кредиты — страна переходила на использование чеков, чьим современным эквивалентом являются пластиковые карты. Наш достаток не обеспечивается ничем осязаемым, даже бумагой: деньги — это цифры + правила + вера. К концу XIX века четыре из пяти долларов существовали только в банковских книгах. Почему люди не видели, что вид используемой ими валюты больше не имеет особого значения — важно только ее количество? Почему американцы, которые, прежде всего, были экспериментаторами, не видели этого?

Цифры тогда не перемещались так быстро, как сейчас: пользуясь профессиональным жаргоном, деньги были неэластичны. Привязанные к драгоценному металлу и его резервам, они не всегда оказывались в нужное время в нужном месте. Промышленность, находившаяся в городах, создавала собственные денежные центры; сельское хозяйство на огромном пространстве в тысячи квадратных миль — нет. Человеку, готовому дать денег взаймы в Нью-Йорке и Чикаго, трудно найти дорогу к затерявшемуся в неизвестности фермеру, желавшему взять в долг.

Деньги в Нью-Йорке и Чикаго были связаны с деньгами за рубежом. Пока они обеспечивались металлом, потребность фермера в деньгах, возможно, могла быть удовлетворена где-нибудь в Европе, где металл лежал без дела и ждал спроса. Должно было пройти немало времени, прежде чем слабый сигнал от фермера смог бы просочиться через несколько слоев посредников, задача каждого из которых — помочь решить, куда направить деньги.

Поэтому единственным ответом на периодический кризис, когда денег не оказывалось в нужном месте, а нуждавшиеся в них разорялись, в то время как в другом месте деньги копились без дела, стало требование увеличить их количество. Если местные банки могли бы выпускать и ссужать больше купюр, ограничение кредита удалось бы преодолеть. Если бы деньги были дешевле и водились в большем изобилии. никаких ограничений кредита вообще не существовало бы. Классические экономисты называли это дезорганизацией капитала и денежного обращения. Но многие современники указывали на то, что высокая стоимость займов кормила тех. кто был виноват в ограничении финансов. Банкир получал более выгодную для себя процентную ставку из-за «дорогих денег». Он находился на Восточном побережье. а то и вообще по другую сторону Атлантики и не давал разрешить ситуацию с недостаточностью денег, препятствуя любым попыткам выпускать их большее количество.

НАЧИНАЯ с Джефферсона, американцы крайне бдительно относились к британским попыткам реорганизовать финансы Америки к своей вящей выгоде. Они никогда не сомневались в том, что такую попытку предпримут. Великобритания была богата и располагала целой империей, но от нее вполне следовало ожидать отношения к Соединенным Штатам как к сбежавшей колонии. Америка, разумеется, во многом была отстроена на английских капиталах, но англичане всегда жаловались на риски. Доллар был нестабилен, а прибыли не всегда отвечали ожиданиям. От некоторых долгов со скандалом отказывались: «Янки-дудл берет взаймы, Янки-дудл тратит, — напевал один разъяренный английский поэт в 1840-е. — А потом он игнорирует того простофилю, который эти деньги дал». (Сколь массово, должно быть, инвестировали англичане, если даже их поэты владели американскими ценными бумагами!) Некоторые американцы оказались охвачены паническим ужасом перед «атакой» со стороны Ломбард-стрит, по крайней мере, так они позднее утверждали.

Разумеется, американцы, как они сами объясняли, проворонили момент этого нападения. По Америке все еще пробегала дрожь последствий Гражданской войны, когда английские капиталисты воспользовались мимолетной возможностью преобразовать монетарный пейзаж Америки столь невинным образом, что почти никто не понял, что произошло. Англичане ударили стилетом, и Америка благополучно прошагала еще несколько лет, прежде чем заметила, как из-за еле приметной раны жизненные силы постепенно покидают республику.

Зимой 1872 года сэр Эрнест Сейд, британский финансист и теоретик в области денег, тихо прибыл в Нью-Йорк и сел в поезд до Вашингтона. Согласно данной версии событий, Сейд посещал Америку регулярно и пользовался здесь почтением. С ним был саквояж, набитый сотней тысяч фунтов стерлингов наличными, перед ним стояла задача покончить с финансовой независимостью Америки. Деньгами его снабдили Ротшильды, удобный повод дал Конгресс, а намеченной жертвой стали серебряные доллары.

Конгрессу предстояло рассмотреть скучный технический законопроект о «поправках и дополнениях к законам о Монетном дворе, Пробирной палате и монете Соединенных Штатов». Этому закону никто не придал особого значения, даже сами законодатели. Они понимали дело так. что этот законопроект поможет Монетному двору и Казначейству привести в порядок общие дела, пришедшие в расстройство из-за Гражданской войны, что было чистой правдой. Закон содержал перечень всех монет, которые может чеканить Монетный двор в качестве законных платежных средств: центы, даймы. «орлы» и так далее.

Все. что нужно было сделать Сейду, это добиться. чтобы из священного перечня выпал серебряный доллар. Никто не собирался уделять большого внимания рутинному законопроекту. Сейд отплыл обратно в Англию так же незаметно, как и приплыл. Акт 1873 года не упоминал серебряный доллар в качестве законного платежного средства — с биметаллизмом Гамильтона было покончено.

Распространившим эту историю сторонникам серебра, «сильверитам», раз за разом напоминали, что реальной причиной того, что никто не оспаривал закон о монете, был не заговор молчания в Конгрессе, как они утверждали, а высокая рыночная цена на серебро в 1873 году. Настолько, что серебряный доллар весом в 371 гран, установленный Гамильтоном, в реальности стоил $ 1,03.

Не собирались терять три цента с доллара, отправляя на Монетный двор для чеканки свою продукцию, и серебродобытчики. Никого в 1873 году не заботило, жив серебряный доллар или мертв, поскольку он был юридической фикцией, а не реальной монетой. Сенатор Шерман из Огайо заверял Сенат, что за все годы в бизнесе ему на глаза ни разу не попался серебряный доллар. Исключение этой монеты из списка 1873 года стало лишь констатацией ситуации, складывавшейся в течение более полувека. Серебряное лобби говорило о заговоре, но Монетный акт прошел полноценное рассмотрение в обеих палатах, в ходе которого идея демонетизации серебра прозвучала совершенно открыто. Несколько членов Палаты представителей позднее утверждавших, что закон был «тайком протащен через Конгресс», голосовали, судя по протоколам, в его поддержку. Он был на рассмотрении Конгресса три года, прежде чем его отправили на голосование с одним из параграфов, набранным заглавными буквами: «СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЛЛАР — ПРЕКРАЩЕНИЕ ЕГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ В КАЧЕСТВЕ СТАНДАРТА». Текст закона пережил тринадцать изданий. Ему уделили 144 колонки в «Вестнике Конгресса»[104]. Один из участников свидетельствовал, что закону «было уделено столь же пристальное внимание, какое, на моей памяти, комитет уделял любой другой мере»[105].