Милена колебалась недолго, а когда медленно кивнула, на ее губах играла змеистая мстительная улыбочка.

– Тогда не сочтите за труд, госпожа графиня, приглядите пока за нашим славным хозяином. Я подсунул ему один милый амулетик, в таком виде он простоит еще часа два. А потом буянить начнет. Если меня поблизости не будет, дайте ему это, – он протянул маленький полупрозрачный флакон.

– Что это? Эликсир мужественности и добропорядочности? – усмехнулась женщина.

– Увы, всего лишь снотворное. Утром неплохо бы Меньковича и Мартина Гуру сдать под стражу. Посидит денек в съезжем доме – присмиреет.

– Вы в это верите? – Милена взяла пузырек, повертела его в пальцах, скептически сгримасничала, – Зачем Вам это? Я понимаю Вашу обиду на этого полоумного мага, – женщина неприязненно передернула плечами, – Но неужели Вам так дорога честь нынешней Тройгелонки? Я во многом не одобряю действия Меньковича, но он был бы неплохим правителем. Конкордия с ним стала бы другой, более величественной и богатой.

– Госпожа графиня, – холодно улыбнулся Оболонский, – расскажите это детям, отравленным в Подлясках и умершим в таких страшных муках, которые Вам и не снились. Расскажите это их обезумевшим матерям, кусавшим своих детей и бросавшим их на колья плетня. Расскажите их отцам, бегавшим по деревне с окровавленными вилами. Расскажите, если найдете кому.

…Суматоха постепенно улеглась. Время неуклонно близилось к полуночи. Уже совсем стемнело, на небе высыпали звезды, крупные и частые, как рассыпанные по черному бархату бриллианты, но светлее от этого не стало. Неожиданный легкий ветер принес прохладу, чему порадовались едва ли не больше успешного разрешения противостояния с Гурой.

Ведьмаки отошли в сторону от господского дома, однако далеко уходить не стали.

– Лучше бы здесь на ночь остаться, – сказал Порозов, – Кому-то же надо присмотреть за нашими пленничками, а то усвистят за ночь – только их и знали. Вот только кому-нибудь придется сходить за вещичками. А все остальное – завтра.

Лошадей и свою поклажу они оставили за пределами парка еще засветло, до того, как Оболонский подал им сигнал двигаться к дому.

– Я схожу, – пожал плечами Стефка.

Оболонский вышел из башни, где запечатывал все, что осталось от Гуры, от чьего-нибудь глупого любопытства, и торопливо направился к стоявшим поодаль ведьмакам, перекидывая через плечо ремень своей заветной чародейской сумки. Маг выглядел до предела уставшим и осунувшимся.

– Ну и темень…, – проворчал Стефка, вглядываясь в непроглядный мрак аллеи, ведущей от господского дома на большак.

– Новолуние, – мечтательно сказал Порозов, запрокинув голову вверх, – Обычно на Русалочьей неделе у нас навалом работы, но сейчас я бы с удовольствием устроил недельку вакаций. Или хотя бы одну совершенно спокойную ночку…

– Русалочья неделя? – резко остановился Оболонский и застыл столбом, осененный внезапным пониманием.

С неожиданной прытью он подскочил к Порозову и ткнул его в грудь пальцем.

– Это был ты, да, – приговаривал маг, а его палец хищной птицей клевал и клевал опешившего Алексея, – Это твоих рук дело, та подсказка про русалок. Ты все знал. С самого начала знал. Вы все что-то знаете, да не говорите, я же чую, – Оболонский крутанулся, попеременно свирепо оглядывая Стефку и Лукича, – Что ж, и не прошу. Обойдусь. Без вас обойдусь.

Пока Порозов стоял с открытым ртом, Константин уже бежал к конюшне.

– Эй, чародей, идрить твою маковку, ты все не так понял! – Алексей сорвался с места, отчаянно размахивая руками, – Стой же, дурак оглашенный! Не я это был, клянусь! Но я и вправду знаю, кто это! Постой же!

Всадник на полном скаку вылетел из конюшни, на ходу пытаясь закрыть дверцу горящей масляной лампы, промчался мимо растерянных ведьмаков и скоро скрылся во чреве чернеющего тоннеля подъездной аллеи, разбрасывая нечеткие отблески света на деревья.

– Надо было ему давно сказать, – тихо сказал Лукич.

– Надо, надо, – в сердцах выругался Порозов, – Поздновато спохватились!

– Я, если ты помнишь, всегда был против молчания. Оно ж с самого начала было ясно, что он не отступит и сам в пекло головой вперед полезет. Что ж мы, враги ему, что ли? – ворчал Лукич, однако Алексей только отмахнулся:

– Седлайте коней, авось догоним. Образумить не образумим, так хоть задержим, – и тихо добавил, – Или похороним честь по чести.

Но последнюю фразу Лукич все же расслышал.

– Ох, Алешенька, не так прост наш чародей, чтобы сгинуть, не доделав дело. А там посмотрим, по ком русалки выть будут…

До полуночи осталось меньше часа, успеет ли он к Белькиной башне? Днем он бы не колеблясь направился напрямик вдоль обрыва, срезая путь через Холотову рощу. Но сейчас заблудиться – означало бы проиграть, а этого он не мог допустить.

Фонарь выхватывал из тьмы то корявый ствол, то поникшую ветку, но Константин пока и не задумывался над тем, куда скачет – дорога была одна и выбирать, к счастью, не приходилось. Зато давало время подумать о другом.

У каждой стихии есть определенное время в году, когда она наиболее сильна, как и время, когда она наиболее уязвима. Русалочья неделя была безудержным буйством Воды. И пусть «неделя» – без малого восемь часов в августовское новолуние, в эти часы Вода была непобедима. А значит, и маг, пользующийся силами этой стихии.

Теперь было понятно, почему Хозяин медлит, почему он излишне осторожен и скрытен. Он не стал добивать мешающего ему Оболонского и ведьмаков, умело стравив их с Гурой, и тем самым отвлек внимание от себя. Он убивал только тогда, когда без этого обойтись было нельзя, когда кто-то слишком близко оказывался к раскрытию тайны его бытия, но не раньше.

Так почему же? Хозяин не желал тратить силы по мелочам, до того, как они ему понадобятся в этот пик разгула Воды. А для чего ему столько сил, мощь которых многократно возрастет после вот-вот наступающей полуночи? Сомнений не было – особое заклятье. Настолько особое, что он выжидал несколько месяцев, по крупицам собирая ингредиенты. Настолько мощное, что ему понадобятся все силы, которые есть. Настолько чудовищное, что удержать его можно будет только кровью, чужой кровью, невинной кровью, кровью детей, все это время находившихся в Белькиной башне… О да, ехидно сказал сам себе Оболонский, а догадаться раньше ты не мог. Все, кто ни лень, тыкали ему на это, но он, как глупый котенок, видеть дальше собственного носа не желал.

Константин резко зажмурился и так же резко открыл глаза. Разноцветные круги, окружающие мелькающие справа и слева предметы, и не думали исчезать. Последствия эликсира, мимоходом решил маг и перестал думать об этом.

…А он точно был глупцом. Если бы он раньше связал все воедино, сейчас не пришлось бы гнать что есть сил, не имея ни малейшего представления, что он будет делать дальше. Как он собирается противостоять магу Воды в пике его сил? Хозяину, чьи способности явно недооценил?