— Достал разглядывать, — с легкой ненавистью зашипела Карина, бросив около моих ног седельную сумку, снятую вчера с убитого коня, — Грузись, давай, — стянула она с шеи автомат и, не дожидаясь пока я зашевелюсь, нырнула в салон за спину к Хурлы, не прощаясь с Рубаном.

Мы обнялись. Не знаю почему, но в эту минуту я не чувствовал горечи — лучше уж так, чем как Серега. Здесь, по крайней мере, почти все осталось, как было, а что нас ждет в России, я даже боялся подумать.

А она была уже рукой подать — там, на северо-востоке — вот за этими вершинами возвышающимися сейчас над нашими головами.

Нужно было уезжать, и я понимал это, а ноги все не шли.

— Давай, садись, — подтолкнул меня Саня, и я машинально сделал первый шаг, разрывающий многое.

Хлопнула дверца.

Хурлы включил скорость, а его вечный спутник неодобрительно покосился на меня с переднего сиденья.

Мы тронулись.

— Миха! — неожиданно раздался с улицы голос Рубана, — Миха! У Батцэцэг есть радиоприемник. Я буду на длинных волнах. Каждый день. Найди передатчик. Каждый день! шесть вечера… — донеслись до меня его последние слова, — Длинные волны…

Я высунулся из окна и махнул силуэту в размолотой дорожной пыли, мол, понял-понял. Тогда Сашка остановился, и картина фигурки, в монгольском халате, размахивающей нам вслед руками, застыла в то мгновение в моей памяти, очерченная солнцем, пробивающимся через побеспокоенную внедорожником пыль.

— Он будет хорошим мужем, — неожиданно нарушил молчание Хурлы, — Он правильно все решил…

Неожиданно я почувствовал, как за словами моего старого товарища кроется облегчение.

«Еще бы, — усмехнулся я, — Цагаан Толгой в зятьях, да и Батцэцэг никуда не поехала. Интересно, а что бы он делал, не реши Рубан остаться?» Ответов у меня оказалось несколько, и рассуждать над ними мне не захотелось.

Невзирая на болтающийся позади прицеп с катером, Хурлы гнал внедорожник с немаленькой скоростью.

— Времени мало, — крикнул он мне на вопрос, — Вас нужно отправить до вечера — завтра истекает срок ультиматума, и никто не знает, что там будет на границе…

Только тут я вдруг заметил пламегаситель АКСУ, выглядывающий из-под рук Джучи — вечного спутника Хурлы расположившегося на переднем сиденье.

Поинтересовался безо всякой надежды на успех: нет ли свободного оружия, мол, патронов осталось всего ничего. Однако «тугарин» пропустил мой вопрос мимо ушей и даже глазом не моргнул.

Понял — ответа не будет — и заткнулся, рассматривая, как ловко крутит баранку старый товарищ. Красиво у него это получалось — грациозно, хотя огромному монголу было тесновато даже в широком салоне «Крузака». Мстительно прибросил, как бы он смотрелся в какой-нибудь малолитражке, и после, наконец, успокоился.

— Очирбат не хотел вас отпускать, — заговорил вдруг «тугарин», — все кто прошелся пешим по тюрьме Махакали — обречен. — И он повторил историю Рубана о беременности.

Оказывается, киргизское капище является не каждому. Местные мало-мало соображают чего нельзя делать, потому как, в детстве слышали истории о перерожденцах, черных докшитах и прочем. А вот туристы или такие путешественники как мы с Кариной — потенциальные жертвы.

— Ты же знаешь, как я отношусь к религии, — продолжал Хурлы, — По мне все это детские сказки. Так было и до этой ночи, — честно признался «тугарин» и я почувствовал его желание высказаться, — Никогда не думал, что в докшитах такая мощь, да и в существование их я не очень-то верил. — Он замолчал и в машине повисла странная тишина, разбавленная лишь бульканьем дизеля и легким треском обшивки.

Я понимал старого товарища. Мне и самому трудно было бы поверить во что-то эдакое, не переживи мы всей компанией поединок с «Мамулей Сетью». Или хоть возьмите обретенные мною сверхвозможности — расскажи кто, в жизни бы не поверил, а сейчас принимаю как данность.

«Мы сильно поменялись», — оценил я сегодняшний день и вернулся к монологу, что продолжал Хурлы.

— Сашка молодец, — улыбался «тугарин» приближающимся ландшафтам, — Когда Очирбат рассказал, что мы собираемся с вами делать, он сам вызвался толмачить, мол, голос услышат — дергаться не будут.

— Послушай, — сунулся я между спинок вперед, — А если бы он не остался, отпустил бы ты с нами Батцэцэг?

— Не знаю, — честно ответил-вздохнул гигант, — Мне за нее брат голову и так снимет, хотя чего такого — пускай бы ехала — никто же не знает, какая заваруха с Китаем начнется, а в России наверняка спокойней.

Что-то неприятное в этот момент кольнуло меня в груди — предчувствие — не предчувствие, а только легкая чернота вдруг накрыла мое сознание не хуже чем тень черного докшита предыдущей ночью.

«Что же такое?» — обеспокоился я и, заткнувшись на некоторое время, «провернул» в себе возможные варианты от расставания с Сашкой, до опасности возможно таившейся теперь в нашем еще не родившемся ребенке.

Палуба катера покачивалась под ногами. Мой «тугарин» вместе с вечно-молчаливым спутником только-только закончили спуск суденышка на воду и затащили нас на борт вместе с вещами.

— Вот и понадобился, наконец, водяной конь, — нежно мурлыкал Хурлы, устанавливая-подсоединяя аккумуляторы. — Попрешь на старых крузаковских. Они еще ничего — рабочие…

Мои думки-переживания о нашем маршруте в Россию Хурлы разрешил просто, и когда перед нами блеснула в вечернем свете водная гладь, он лишь удовлетворенно крякнул и поддал газу.

— Успели маленький брат! — крикнул он мне сверкнув черным глазом глубоко запрятанном на широком лице, — Все как говорил Очирбат — после победы в схватке докшитами — дорога чистая!

Неожиданно я почувствовал, как знакомо дрогнула Карина после упоминания о невидимых соратниках Махакали.

— Терпи… — шепнул ей я и постарался повернуть разговор в другое русло подальше от мистики, обретающей реальность таким не очень-то приятным образом.

— «Крузак» я тебе не дам, маленький брат, — улыбался накатывающемуся берегу широкой реки «тугарин», — Здесь в Монголии тачка нужна как воздух, да и неизвестно что там у вас на границе, а вот катер — этой мой запасной вариант отхода за кордон.

Неожиданно я понял, что за водная гладь распростерлась сейчас перед нами.

— Селенга? — ткнул я в сторону лобового стекла пальцем, забывая о малейших правилах азиатских приличий.

— Сэлэнга мэрэн! — величественно проговорил на монгольском Хурлы. Звучало это неким заклинанием, и неожиданно «на поверхность» всплыла некая торжественная нотка, во все времена отличающая праздник от будней. — Ваш кратчайший путь домой.

Я его понял — мало кто, ждет подвоха от ласкающей глаз воды, так что почти пятьсот километров пути обещали быть более-менее спокойными. К тому же после границы мы уже хоть как попадаем домой со всеми вытекающими.