Пользуясь тем, что я оказался повернут к нему тылом,Просперо схватил меня одной рукой за ворот, второй за фалду и поволок по полу кяме. Еще секунда, и всё было бы кончено, но по счастливой случайности моипальцы наткнулись на ножку стола. Я вцепился в нее намертво. Моя голова ужесвешивалась над дырой, но сдвинуть меня ни на дюйм дальше Благовольскому неудалось, как он ни старался.

От крайнего напряжения всех сил я не сразу вгляделся вчерноту — да и глазам понадобилось время, чтобы привыкнуть. Сначала я увиделкакую-то странную прямоугольную фигуру, смутно прорисовывающуюся во мраке, илишь несколько секунд спустя понял, что это повернутое боком кресло — онозастряло в колодце, пролетев не более сажени. И еще, ниже кресла, я заметил двабелых пятна. Они шевельнулись, и я вдруг догадался: это манжеты, высунувшиесяиз-под кожаного реглана Гэндзи! Самих рук было не видно, но крахмальные манжетыпросвечивали сквозь темноту. Значит, Гэндзи не свалился на дно, а успелухватиться за наглухо застрявшее дубовое кресло!

Это открытие ободрило меня, хотя, вроде бы, особеннорадоваться было нечему: если не оказать Гэндзи помощь, он продержится такдве-три минуты, после чего все равно сорвется. А от кого было ждать помощи? Неот Благовольского же!

Слава богу, Дож не мог заглянуть в дыру, и ему былоневдомек, что главный его противник, хоть и совершенно беспомощен, но пока ещежив.

«Гораций, ты играешь в шахматы?» — раздался вдруг сзадипрерывающийся от тяжелого дыхания голос Просперо.

Мне показалось, что я ослышался.

«Возникшая ситуация в шахматах называется патовой, —продолжил он. — У меня, к сожалению, не хватит сил спихнуть тебя вколодец, а ты не можешь выпустить ножку стола. Что ж, мы так и будем лежать наполу до скончания века? Имеется предложение получше. Раз насилие не даложелаемого результата, вернемся в цивилизованное состояние. То есть приступим кпереговорам».

Он перестал тянуть мой ворот и поднялся. Я тоже поспешновскочил и отодвинулся подальше от люка.

Вид у нас обоих был изрядно потрепанный: галстукБлаговольского съехал на сторону, седые волосы взъерошились, пояс на халатеразвязался; я выглядел не лучше с надорванным рукавом и отлетевшими пуговицами,а когда подобрал очки, то выяснилось, что правое стеклышко треснуло.

Я был в полной растерянности, не знал, что делать. Бежать наулицу, за городовым, что стоит на Трубной? Пока вернешься обратно, пройдетминут десять. Столько Гэндзи не продержится. Я непроизвольно оглянулся на дырув полу.

«Ты прав, — сказал Благовольский, завязываяхалат. — Эта прореха отвлекает».

Он шагнул к столу, повернул богатыря в обратном направлении,и крышка люка с лязгом захлопнулась. Вышло еще хуже! Теперь Гэндзи оказался вкромешной тьме.

«Мы остались вдвоем, ты да я. — Просперо посмотрел мнев глаза, и я ощутил всегдашнее магнетическое воздействие его взгляда,одновременно обволакивающего и притягивающего. — Прежде, чем ты примешь какое-торешение, хочу, чтоб ты прислушался к своей душе. Не соверши ошибки, о которойбудешь жалеть всю жизнь. Слушай меня, смотри на меня, верь мне. Как верилраньше, пока в наш мир не ворвался этот чужой, ненужный человек, который всёиспортил и извратил…»

Его звучный бархатный голос лился и лился, так что я уже неочень вникал в смысл слов. Теперь-то я понимаю, что Просперо подверг менягипнотическому воздействию, и весьма успешно. Я легко внушаем, я охотноподчиняюсь воле более сильного, что Вам отлично известно по собственному опыту.Более того, так уж я устроен, что подчиненность доставляет мне наслаждение — ясловно бы растворяюсь в личности другого человека. Пока рядом был Гэндзи, ябеспрекословно слушалcя его, теперь же оказался во власти черных глаз имесмеризующего голоса дожа. Пишу об этом трезво и с горечью, отдавая себе отчетв постыдных особенностях своей натуры.

Благовольскому понадобилось совсем немного времени, чтобы япревратился в оцепеневшего кролика, который не смеет шевельнуться под взоромудава.

«Третьего лишнего здесь больше нет, никто нам немешает, — говорил Дож, — и я расскажу тебе, как всё было на самомделе. Ты умен, ты сумеешь отличить ложь от правды. Но сначала мы с тобой выпьем— за упокой бескрылой души господина Гэндзи. Как положено по русскому обычаю,выпьем водки».

С этими словами он отошел в угол, где в стенной нише стоялогромный резной шкаф, и распахнул дверцы. Я разглядел какие-то бутыли, графины,бокалы.

От того, что я больше не ощущал на себе завораживающеговзгляда, моя мысль будто очнулась, заработала вновь. Я посмотрел на стенныечасы и увидел, что прошло менее пяти минут. Быть может, Гэндзи еще держится!Однако прежде, чем я успел принять какое-либо решение, Благовольский вернулся кстолу, вперил в меня свои черные глаза, и меня опять охватила блаженнаявялость. Я уже ни о чем не думал, а только внимал звукам властного голоса. Мыстояли, разделенные письменным столом. Опальная рулетка оказалась как раз междунами, ее никелированные рычажки поблескивали искорками.

«Вот два бокала, — сказал Дож. — Обычно я водки непью — больная печень, но после этакой встряски нам обоим не помешаетвзбодриться. Держи».

Он поставил бокал на одну из ячеек Колеса Фортуны (черную —я запомнил), слегка толкнул рычажок, и хрустальный сосуд, описав полукруг,медленно переплыл на мою сторону. Просперо придержал рулетку, поставил второйбокал напротив себя, и тоже на черный квадрат.

«Ты будешь верить мне и только мне, — медленно, весомопроговорил Дож. — Я один вижу и понимаю устройство твоей души. Ты,Гораций, не человек, а половинка человека. Именно поэтому тебе так необходимоотыскать вторую твою половину. Ты ее нашел. Твоя вторая половина — я. Мы будемкак единое целое, и ты сделаешься покоен и счастлив…»

В этот миг откуда-то снизу, от пола, раздался резкий треск,от которого мы оба вздрогнули и повернулись. Одна из паркетин на дверцепотайного люка раскололась пополам, посередине трещины чернела маленькаякруглая дырка.

«Что за чертовщи…» — начал было Просперо, но тут грохнулоеще и еще — всего пять или шесть раз.

Рядом с первой дыркой появились еще несколько. Полетелищепки, две паркетины отскочили в сторону, а с потолка посыпалась белая крошка.Я догадался: это Гэндзи палит в крышку люка. Но зачем? Что это даст?

Ответ не заставил себя ждать. Снизу донеслись глухие удары:один, другой, третий. На четвертом паркет встал дыбом, и я, не веря своимглазам, увидел, как из дыры наружу высунулся кулак. Это невероятно, но Гэндзиумудрился голой рукой пробить дверцу — в том месте, где она была продырявленапулями!

Кулак разжался, пальцы ухватились за край образовавшегосяотверстия и стали тянуть крышку книзу, преодолевая сопротивление пружины.