Образ, надо сказать, не из простеньких. Сьер Клюбен.Человек, долгие годы считавшийся воплощением честности и благородства. И никтопредполагать не мог, что это — маска. Что многолетняя воплощенная честностьслужит не более чем инструментом. Что сей субъект просто-напросто решил однаждыне размениваться на мелочи, то есть не нарушать одну из заповедей божьих попустякам, а с азиатским прямо-таки терпением ждать, когда в руки приплыветнастоящий куш. И дождался, благодаря той самой честности. И преспокойносмотался бы с добычей, не слопай его осьминог. Ну, осьминога Гюго приплелсогласно традициям чопорного девятнадцатого века, когда считалось, что порокнепременно должен караться, по крайней мере, в литературе; в жизни, естьсильные подозрения, сплошь и рядом обстояло наоборот — и во Франции, и в другихстранах. Даже в девятнадцатом веке. Что уж говорить о двадцатом, где…

Бросив случайный взгляд поверх книги на экран включенноготелевизора, он вскочил, схватил со стола черный пенальчик дистанционки, вдавилкнопочку. Звук прямо-таки ударил в уши, и Петр торопливо сделал потише, глядяна занявшую весь экран фотографию Бацы: цыган беззаботно ухмыляется в объектив,оскалив великолепные зубы, усы топорщатся, шляпа лихо сдвинута на лоб,толстенная золотая цепь под расстегнутой рубахой охватила мощную шею…

И тут же другой снимок, тоже черно-белый: два трупа,заснятые со вспышкой, распростертые, похоже, на асфальте. Лиц не видно, рубашкау одного задралась, открыв пузо и рукоятку засунутого прямо за пояс пистолета…ТТ. Точно, ТТ.

— …вчера около полуночи неизвестный в упор расстрелялиз револьвера системы наган Петре Георгиевича Чемборяну, более известного вопределенных кругах под кличкой Баца, и его племянника, КонстантинаЧемборяну, — возбужденно повествовал репортер «Криминальногоканала». — Прибывшая по звонку соседей милиция…

Петр слушал. чувствуя, как лицо вновь стягивает в застывшуюмаску. Две пули в голову Баце. Пуля в затылок его племяннику. Наган обнаруженмилиционерами в трех шагах от трупов, а вот стрелявший не то что не обнаружен,его никто и не видел вовсе, трижды нажал на спуск не обремененного глушителемревольвера и растворился в сумерках, словно денежки вкладчиков МММ. Интересно,скажут, сколько в барабане-то осталось патронов?

Четыре. Полный был барабан… Это профи, конечно. Три пули надвоих, все до одной в голову, грамотный отход при полном отсутствии свидетелейкак отхода, так и акции… Нормальный несуетливый профессионал.

А это уже совсем интересно… «Как полагают», «по слухам»,«согласно некоторой информации»

Баца имел кое-какое отношение к торговле наркотой вШантарске. Что ж, следовало ожидать — на одном бензине таких денежек ненаваришь. В заключение репортер одарил зрителей удивительно свежей,незахватанной мыслью — объявил, что, по его личному разумению, убийство это,во-первых, совершено киллером, а во-вторых, связано с деятельностью Бацы намноготрудной ниве торговли дурью. Надо же, какова глубина анализа. Не откройпацан глаза зрителям, можно было подумать, что убийство это совершенобабулей-пенсионеркой на почве спора касаемо президентских шансов Жирика…Молодой, а с толком…

Что же, снова совпадение? Сегодня Баца отдал на доверииПашке двадцать миллионов баксов, а завтра его шлепнул кто-то сторонний? Попричинам, не имеющим никакого отношения к обшарпанному «уазику», все ещепребывающему на стоянке? Ох, плохо в такие совпадения верится с некоторогомомента…

Точнее говоря, не верится вообще. Если Баца никому несказал, кто именно принял у него триста кило заокеанских денег, получается ивовсе пикантно. А если и сказал — невелика беда. Спрашивать будут с П.И.Савельева, с того, что сейчас сидит в этом вот кабинете с томом Гюго наколенях, а этому Павлу Ивановичу по замыслу режиссеров вскоре предстоитпокинуть наш бренный мир, надежно оборвав все ниточки. Вся ответственностьпадает на Румату Эсторского, ируканского шпиона и заговорщика… И…

— К тебе можно?

Он поднял голову, недоуменно уставился на Наденьку. Впервыена его памяти юная «падчерица-племянница» зашла в кабинет, да вдобавокобратилась на «ты» вместо обычных издевательски-вежливых подначек вроде«любезного папеньки».

— Ну, заходи, цветочек жизни, — сказал он, недолгодумая. — Что скажешь и какими судьбами?

Она тщательно затворила за собой тяжелую дубовую дверь,надежно отсекавшую все внешние шумы и, Петр успел убедиться, не позволявшуюснаружи подслушать разговор в кабинете. Пересекла кабинет с какой-то боязливойосторожностью, будто опасалась нападения. Остановилась у кресла.

— Присаживайся, — сказал Петр, отложивкнигу. — Что ты мнешься?

По-прежнему стоя, Наденька сообщила:

— Должна тебя для начала предупредить: я все скинула вИнтернет знакомым, и если со мной что-нибудь случится, останутся свидетели,хоть и виртуальные…

— Интригующее начало, — признался онискренне. — Чертовски, я бы выразился, интригующее… Ладно, не буду я тебядушить и в мясорубке проворачивать не буду. Излагай.

— Я серьезно.

— Я тоже, насчет мясорубки. Садись и валяй. Она,наконец, уселась, потянулась к его пачке «Мальборо»; прежде чем Петр успелвысказать вслух свое мнение по сему поводу, сунула в рот сигарету, щелкнула егозажигалкой. Вполне умело, не закашлявшись, выпустила дым — и пытливо уставиласьсерыми Катиными глазищами.

— Излагай, интриганка, — сказал он устало.

— Ты, вообще, кто такой?

— В смысле?

— В самом прямом. Ты кто такой? То, что никакой ты неПавел Иванович Савельев, мне и так ясно. Интересно только, кто ты на самом делетакой?

«Вот это да», — подумал он не без уважения. Ни однасобака не догадалась, включая тех, кому по долгу службы положено бытьолицетворением подозрительности. А эта сопля очаровательная, изволите ливидеть, ухитрилась как-то…

— Кажется, я поспешил пообещать, что не пущу в ходмясорубку, — усмехнулся он. — Эй, я шучу! Сядь на место. Дитя мое, ас чего ты, собственно говоря, решила, что я — это не я?

— Повторяю, я все скинула в Интернет, хоть и взакодированном виде. Если от меня завтра не поступит сигнала, все раскроется…

— Ты уже говорила про Интернет. Я тебе вроде бы задавалвопрос?

— Во-первых, наш Павел Иванович в компьютерахразбирался самую малость получше пьющего сантехника дяди Миши. — сообщилаНадя. — А ты шаришь по Интернету, пожалуй что, не хуже меня. Во-вторых.Наш Павел Иванович икру в жизни не ел, воротило его от икры, как меня от него.А ты ее лопаешь столовыми ложками.

— Ну уж и столовыми…

— Я метафорически. Ты ее с удовольствием лопаешь.

— Есть такой грех… Продолжай.

— Ты не помнишь, где что лежит. Сто раз убеждалась.Реджи на тебя ворчит, как на чужого — собаки звери чуткие… У тебя пластикадругая, совершенно. Я когда-то ходила на балет, потом бросила, надоело, но мнетам массу полезных вещей успели рассказать про пластику, локомоторику… — Онаопустила глаза, щеки порозовели. — Ну, и со мной ты держишься… совершенноиначе.