В этом сочинении много вымысла, и главным врагом Ричарда предстает не Саладин, а французский государь Филипп II Август. Начинает формироваться идеализированный образ султана, соответствующий куртуазности Средневековья. В культуре феодальной Европы практиковалось восхваление противника, порой в ущерб собственным интересам. Например, в битве при Пуатье (1356) – крупном сражении Столетней войны – Эдуард Вудсток по прозвищу «Черный принц» взял в плен французского монарха Иоанна II Доброго и тут же принялся распространять легенды о храбрости, мужестве и благородстве оного, а также обращаться с ним как с королем, хотя права Иоанна на престол не признавал даже отец Черного принца – английский правитель Эдуард III (он сам претендовал на трон в Париже, из-за чего и шла война). Тем не менее такова специфика «рыцарского взгляда» на мир. Следуя данной парадигме, Амбруаз Нормандский придумал ряд сюжетов, которые потом широко использовались, – в том числе историю о том, как щедрый Саладин прислал прекрасную лошадь Ричарду, потерявшему своего скакуна в битве при Яффе.

Капеллан английского короля изобразил дружбу своего господина с султаном (отсюда легенда об их хороших отношениях), а также постоянно сравнивал обоих правителей, выставляя их славными рыцарями. Этот мотив лег в основу романа Вальтера Скотта «Талисман, или Ричард Львиное Сердце в Палестине» (1825), повествующего о событиях Третьего крестового похода. «Христианский и английский монарх проявил тогда жестокость и несдержанность восточного султана, в то время как Саладин обнаружил крайнюю осмотрительность и благоразумие европейского государя, и оба они старались перещеголять друг друга в рыцарской храбрости и благородстве, – писал Скотт в предисловии. – Этот неожиданный контраст дает, по моему мнению, материал для романа, представляющий особый интерес».

Возвеличивание Саладина постепенно превращалось в западную литературную и художественную традицию. Появлялись все новые и новые рассказы, новеллы и поэмы, где культивировался не исторический, но такой понятный и привлекательный для европейцев образ султана, созданный еще хроникерами Третьего крестового похода. Позже английский король Генрих III (племянник Ричарда Львиное Сердце) заказал росписи на тему военной кампании своего дяди для нескольких дворцовых залов. Сюжетом одной из фресок стал поединок между Ричардом и Саладином – хотя они никогда не встречались.

Средневековые авторы «ассимилировали» Саладина, встраивая его в куртуазную модель и делая из исторической личности типичного героя рыцарских романов. Неудивительно, что в многочисленных произведениях – этаких образчиках fan fiction – султан становится настоящим рыцарем: щедрым, галантным и обходительным. Он путешествует по Европе, говорит по-итальянски и по-французски, участвует в турнирах и влюбляется в прекрасных дам. Сюжет о европейской поездке Саладина встречается даже в «Декамероне» Джованни Боккаччо.

Позже Саладину стали приписывать французское происхождение и придумали ему соответствующую аристократическую родословную. В XIV в. у менестрелей появился сюжет, где султан задумывается об обращении в христианство (и даже принимает его – как минимум у одного автора). Словом, литературный персонаж и историческая личность переплелись так тесно и неразрывно, что в массовом сознании первое поглотило и подменило второе.

Реальный Саладин не имеет отношения к романтическим фантазиям о нем. Он не был ни самым милосердным и благородным, ни самым ужасным и кровожадным (например, не складывал пирамиды из отрубленных голов, в отличие от Тамерлана). История Ближнего Востока – и до, и после этого монарха – изобилует рассказами о людях, которые отличались воистину звериной жестокостью. Сегодня идеализация Саладина означает демонизацию крестоносцев и Запада (как средневековой Европы, так и современного западного мира), – что имеет глубокую идеологическую окраску. Имидж Саладина претерпел значительную трансформацию, пройдя через время и пространство, – от фигуры в художественных произведениях («Декамероне» Джованни Боккаччо, «Талисмане» Вальтера Скотта и фильме «Царствие Небесное» Ридли Скотта) до кумира знаменитых политиков, военачальников и террористов. Фактически Саладин – один из известнейших восточных героев, созданных европейцами по своему разумению, исходя из собственных представлений о хороших человеческих качествах и моральном превосходстве, коими прототип не обладал. Тем ироничнее – и трагичнее.

Султан Саладин был примером для Усамы бен Ладена, который опирался на концепции Али ибн Тахира ас-Сулами и Абу Хамида аль-Газали. В соответствии с их учением джихад («священная война с неверными») не ограничивается обороной, подразумевая активную агрессию в борьбе с предполагаемыми угрозами исламу в любой точке земли. В интервью CNN (1997) Усама сказал: «В нашей религии [исламе] наш долг – совершать джихад, чтобы слово Аллаха было превознесено и чтобы мы прогнали американцев из всех мусульманских стран». Идентичное мнение в марте 2003 г. выразила Академия исламских исследований при каирском университете Аль-Азхар (главном учебном заведении мусульман-суннитов): «Согласно исламскому закону, если враг на исламской земле, джихад становится обязанностью каждого мусульманина мужского и женского пола». Академия также призвала «арабов и мусульман всего мира быть готовыми защищать себя и свою веру».

В своей первой фетве (1996) бен Ладен специально использовал слово «крестоносцы». Называя так израильтян и вооруженные силы США, дислоцированные в Саудовской Аравии и других ближневосточных странах, он, подобно Саладину, апеллировал к разработанному ас-Сулами определению джихада как «справедливой войны» против крестоносцев.

23 февраля 1998 г. Усама и другие исламистские лидеры обнародовали вторую фетву – «Декларацию Всемирного исламского фронта джихада против евреев и крестоносцев». В фетве говорилось: «Решение убивать американцев и их союзников – как гражданских лиц, так и военнослужащих – является обязательным для каждого мусульманина, который может сделать это в любой стране, где это возможно, для того чтобы освободить мечеть Аль-Акса [в Иерусалиме] и священную мечеть [Аль-Харам в Мекке] из их рук, и для того чтобы их армии ушли изо всех земель ислама, побежденные и не способные более угрожать ни одному мусульманину. Это соответствует словам Всемогущего Аллаха…»

Бен Ладен употреблял термин «крестоносцы», намеренно эксплуатируя образ жестокости средневековых рыцарей – и тем самым вызывая у мусульман страх и ненависть. Через несколько недель после терактов 11 сентября 2001 г. он заметил: «Новую еврейскую кампанию крестоносцев возглавляет самый большой крестоносец Буш под знаменем креста. Эта битва считается одной из битв ислама…» 27 декабря 2001 г. Усама сказал: «Стало ясно, что Запад в целом во главе с Америкой питает невыразимую крестоносную неприязнь к исламу. [Это] самая опасная и самая жестокая война Крестового похода, начатая против ислама».

Дополнительные заявления в том же духе делались и в 2002 г. В феврале 2003 г. – незадолго до вторжения коалиции под руководством США в Ирак – бен Ладен обратился к единоверцам: «Мы с большим интересом и озабоченностью следим за подготовкой крестоносцев к развязыванию войны с целью захвата бывшей столицы ислама [Багдада], разграбления богатств мусульман и установления марионеточного правительства, которое следует диктату своих хозяев в Вашингтоне и Тель-Авиве».

Усама бен Ладен – не единственный арабский лидер,