– Подержи, – я всунула в руки Сереги бутылку, вылезла в окно, перевернулась на спину, ногами оттолкнулась от Сереги, а руками подтянулась за крышу – и села в оконный проем.

– Эй, сумасшедшая! – закричали мне из салона.

Я держалась одной рукой и ногами, а вторую вытянула как можно дальше. Ветер бил по ушам. Лицо замерзло и будто покрылось ледяной коркой. Мы неслись вдоль поля. Вдалеке мелькали дома и деревья. Под нами и вокруг нас – мерзлая черная земля. Я чувствовала запах ветра. Закрыла глаза и представила, что лечу. Из окон доносился голос Елки и хор подпевавших ей мальчишек.

Я закричала – это был пронзительный крик души.

В салоне почувствовалось какое-то шевеление. Из окна напротив высунулся Ромка. Он сел так же, как и я. Мы улыбнулись друг другу.

Я протянула руку в салон, Серега понял без слов и дал мне бутылку. Мы с Ромкой смотрели друг на друга через крышу. Я протянула к нему руку с бутылкой. Он достал свою, повторил мой жест, и мы через крышу и чокнулись.

– Держитесь там, – крикнули нам из салона.

Я крепче уцепилась рукой за верх оконного проема. «Волга» съехала с дороги и понеслась по кочкам. Остановилась в самом центре поля. Все вышли из машины. Ромка выбрался наружу. Ко мне сзади кто-то подошел.

– Слезай, самоубийца! – раздался насмешливый голос Тохиного брата.

Он потянул меня назад и с легкостью стащил, как кота с дерева. Мы встали возле машины. Андрей не стал выключать музыку и фары.

– Ну вы и психи! – заворчал Андрей, открывая бутылку. Я задумалась: почему пьет водитель? Но не стала спрашивать – наверное, здесь так принято.

Все уже были поддатые. Что-то кричали друг другу, танцевали возле машины. Одна песня Елки сменялась другой. Антон кричал на Андрея:

– Выруби это!

Тот в ответ ему пропел:

– Ах, мальчик-красавчик, сколько девушек вздыхает, сколько слез проливают они, глядя на тебя…

Я поставила бутылку на крышу машины, схватила Антона и Серегу за руки, мы обступили Андрея, стали кружиться вокруг него и орать:

– Мальчик-красавчик на папиной[4]машине быстро едет по проспекту городов счастливых, одежда в обтяжку, глаза скрывает кепка, зажата между пальцами с ментолом сигаретка…

Андрей втянулся в игру, поднял вверх руки и стал танцевать в центре круга.

– Блестящие сапожки, бляшка и ремень из кожи, татуировки в цвете, он не смотрит на прохожих…

Рома смотрел на нас со стороны и умирал от смеха. Песня кончилась, мы остановились отдышаться. Я взяла бутылку и отпила.

– Выруби музыку! – крикнул Антон брату. – Неохота потом с толкача заводить!

Андрей выключил музыку. Стало тихо и как-то неуютно. Но вскоре все стали орать и петь песни уже без музыки, и снова стало весело.

Я взяла новую бутылку – кажется, четвертую.

Два брата что-то обсуждали. Серега где-то шлялся. Мы с Ромкой сели на землю и стали наблюдать за братьями.

– А ты знала, что Андрюха в школе тоже всегда считался уепком?

– Нет, не знала, – покачала головой я.

– Но у него причина уважительная. Он головой тю-тю. Вон, видишь, дерганый какой? Это от головы. С рождения у него так. Тоха говорил, в школе на его куртку всегда кто-то сцал. А он запахов не чувствует, придет домой в обосцанной куртке, Тоха орет, что от него воняет, а он так удивленно: «Да? Ничего не чувствую!»

Я засмеялась. Сделала глоток. Все стало происходить какими-то отдельными вспышками: вот Серега ходит вокруг машины, бьет ладонью по пустой бутылке и бубнит себе под нос: «Ах, мальчик-красавчик…» Он будто танцует какой-то ритуальный африканский танец с бубном, чтобы вызвать дождь или грозу.

Вот два брата стоят рядом, шутливо пихают друг друга и кричат: «Ты че?» – «А ты че?»

Вот мы находим где-то какую-то раздолбанную телегу, от которой остались только колеса и платформа. Привязываем тросом ее к машине…

Следующий кадр – «Волга» носится по полю, а на телеге с визгом мчится Серега. После четвертого захода Серегу выбрасывает из телеги, а вся конструкция разваливается на части.

Вот мы сидим с Ромой на земле, смотрим в небо и чем-то грузимся. А потом бегаем с ним по полю и орем:

– Они пытаются доказать, что они здесь хозяева, а мы докажем им, что ЭТО – НАША ЗЕМЛЯ!

А вот мы все вместе бегаем по полю и толкаем заглохшую машину. Вот мы садимся в салон.

– Врубай «мальчика!» – кричит Серега.

А вот и дача. Мы вышли из машины. Голова кружилась – подъем по ступенькам дался мне с трудом. Вошли в дом. Разобрали диван и все улеглись на него. Серега растянулся поперек, рядом завалился Андрей. Я пристроилась у спинки. Голова кружилась, во рту было сухо. Дико хотелось есть. Я достала из пакета чипсы. На меня налетел целый рой рук – все полезли в пачку.

– Кто-нибудь, поставьте будильник на восемь тридцать… – слабым голосом сказал Андрей, – а то я не в состоянии.

– Зачем так рано? – удивилась я.

– Мне таблетки надо пить… – сказал Андрей и захрапел.

– Таблетки? А почему именно в восемь?

– Ему нужно пить по часам, – объяснил Антон. – Задолбал уже своими таблетками! Сам ставь будильник. Каждый раз нас будит!

– Что за таблетки-то? – спросила я.

Антон хмыкнул.

– Чтобы не было приступов. Когда с головой тю-тю, их надо пить.

– А что будет, если не выпить вовремя?

– Мозги превратятся в кисель и вытекут через уши, – серьезно сказал Антон и, видя мое испуганное лицо, засмеялся. – Да хрен знает, что будет. Очередной приступ, наверно. Он просто упадет и будет дрыгаться. А потом заглохнет. Это безопасно.

Я поставила будильник, так как еще могла распознавать цифры. Андрей резко вскочил.

– Я – царь. А царь спит один! – с этими словами он схватил подушку и направился на кухню.

– Эй! – завозмущался Антон. – Я хотел спать на кушетке! Но Андрей уже ушел.

Мы сидели на разложенном диване и жрали чипсы.

– Скажи – Стас Шутов! – вдруг обратился ко мне Серега.

– Что? – не поняла я.

– Ну скажи – Стас Шутов!

– Зачем?

– Ну скажи!

– Стас Шутов!

– Ух-х-х!

Серега задрожал и стал одной рукой чесать себе спину, второй – ногу. Я хмыкнула.

– Я смотрю, тебе очень нравится чесаться! Он заулыбался.

– От этого имени по всему телу будто ток проходит! Сразу нахлынули фантомные боли!