Перед атакой на Манэй 4-я танковая рота должна была ударом с тыла занять перекресток «Бель-Э», все еще остававшийся в руках противника. Начало атаки этой роты было назначено на 20.00. Остальной батальон и полк «Дойчланд» должны были вступить в бой в 21.00.

Я посмотрел на своего командира и пожелал ему счастливого Рождества.

Мы пешком разведали местность и пошли на северо-запад на один из холмов, откуда можно было видеть перекресток и дорогу, шедшую среди покрытых лесом холмов в сторону Манэя. Вскоре огонь вражеской пехоты вынудил нас вернуться.

Сложности с выводом из боя пехотных подразделений полков «Дойчланд» и «Дер Фюрер» вынудили нас повременить с атакой.

Около 22.00 4-я танковая рота двинулась вперед. 3-й взвод под командованием гауптшарфюрера Фраушера шел головным. Следующим двигался командир. Я как командир танка стоял в башне запасной машины — «пантеры» № 401. За нами шли машины 1-го и 2-го взводов. Позади них ломаным и редким строем двигались остальные роты 1-го танкового батальона.

Яркий лунный свет заливал покрытый глубоким снегом пейзаж Арденн. Высокие ели по обе стороны от пути нашего наступления сгибались под тяжестью снега. Полная луна, светившая в усыпанном звездами небе, позволяла различать контуры предметов, находившихся далеко впереди. Все шло по плану.

Захват перекрестка «Бель-Э»

Подойдя с юго-запада, мы приблизились к занимаемому противником перекрестку, развернулись в две шеренги и открыли огонь фугасными снарядами из всех орудий по обнаруженным позициям противника. После внезапного огневого налета ответа со стороны противника практически не последовало.

Гауптшарфюрер Фраушер вызвал нас по радио. Он хотел со своим взводом выйти к шоссе на Манэй, по которому должно было развиваться наше наступление. При выезде на дорогу первый танк получил попадание и остановился, лишившись хода. Второй танк тоже был подбит. Взвод остановился! Ротный приказал по радио продолжать атаку. Я испугался за Фраушера и его экипажи.

Начало смелого рывка «пантеры» № 401

Как того, наверное, и хотел бы ротный, я прекратил переговоры по радио и отправился разведать обстановку. Не дожидаясь ответа ротного, мы двинулись вперед. Используя местность лучше, чем ее предшественники, «пантера» № 401 без труда вышла к дороге. Мы пересекли ее и тут же развернулись в сторону противника. По нам не стреляли! Под прикрытием насыпи мы медленно ехали вдоль дороги, чтобы добраться до остановившихся машин головного взвода и поддержать их огнем.

Мы не могли найти танк Фраушера. Потом мы выяснили по радио, что он перебрался в другую машину и продолжил наступление. Поэтому, продолжив движение под прикрытием дорожной насыпи, мы вскоре выехали к опушке леса. Скрываясь в тенях, которые в ярком свете луны отбрасывали высокие ели, мы двинулись вдоль дороги в глубь леса.

Свой или чужой?

Примерно в пятидесяти шагах от нас стоял танк. Его командир, стоя в башне, казалось, ожидал меня. Фраушер! Я подъехал к танку слева и, когда башни поравнялись, остановил танк, приказал заглушить двигатель и обратился к командиру другой машины. Однако тот мгновенно нырнул в башню, захлопнув за собой люк! Люк механика водителя другой машины открылся и тут же захлопнулся. Я заметил рубиново-красный отсвет подсветки приборов… В «пантерах» подсветка была зеленой! И тут я понял — рядом со мной стоял американский «шерман»!

Натянув наушники, я крикнул в переговорное устройство: «Наводчик! Рядом с нами — вражеский танк! Уничтожить!» В несколько мгновений башня повернулась влево, и длинный ствол орудия с грохотом ударил по башне «шермана». Наводчик сообщил командиру: «Не могу его подбить — поворотный механизм не работает!» Механик-водитель ротенфюрер Грундмайер, услышавший наши переговоры, не дожидаясь приказа, завел двигатель и сдал на несколько шагов назад. Теперь унтершарфюрер Поггендорф, мой наводчик, вколотил противотанковый снаряд в середину кормы вражеского танка с расстояния в один метр. Я все еще стоял, высунувшись из башни. Из круглого отверстия в кормовой плите «шермана» выглянул голубоватый язык пламени. Прячась в башне, я услышал взрыв! Мы проехали мимо горящей машины. Из просеки справа к нам направились еще два вражеских танка. Мы немедленно открыли огонь! Первый из них, получив от нас снаряд, задымился. Второй также остановился.

Мы не могли наладить радиосвязь с ротой. Тем не менее мы продолжили движение вперед, полагая, что танки Фраушера прорвались раньше нас и только что подбитые вражеские танки, стоявшие в засаде на опушке леса, стреляли по машинам Фраушера и пытались вернуться к своим. Однако нам стоило быть осторожнее.

Когда все стихло, мы медленно увеличили скорость. Деревья редели. Вдруг перед нами показалось большое открытое пространство, окаймленное деревьями. Возможно, это была лесная поляна. Дорога обходила ее по широкой S-образной кривой и снова уходила по просеке в лес на противоположном склоне.

Под прицелом девяти вражеских танков!

У меня перехватило дух! На открытом пространстве я насчитал девять стоявших в ряд вкопанных вражеских танков! Все их орудия угрожающе смотрели в сторону нашего танка, который, ничего не подозревая, ехал прямо на них. Грундмайер, механик-водитель, заметил опасность. Он явно занервничал!

Остановиться или пытаться вернуться назад было бы самоубийством. Нас мог спасти только блеф. Что ж, будем спасаться, идя вперед! Командир — механику-водителю: «Продолжать движение на прежней скорости!» Может быть, удастся объехать их неузнанными, если они примут нас за свой танк! Мы двинулись по повороту, подставив борт девяти орудиям, неотступно следившим за нами. Их наводчики держали нас на прицеле! Но не прозвучало ни единого выстрела. Как только мы достигли их фланга и мне стали видны уступами кормовые части всех танков, я приказал остановиться. Мы были в наилучшей позиции: против нас был всего один танк, а остальные закрывали друг другу обзор! Я приказал развернуть башню на правый борт, чтобы наводчик мог прицелиться. Я не поверил своим глазам: американские танкисты выскочили из своих машин и бросились под защиту леса!

Единоличное решение

Теперь наше положение снова изменилось. Мне стало ясно, что танки Фраушера следуют за нами. Я знал приказы и понимал, что столкнулся с врагом, который не имеет опыта, по крайней мере, в ночных сражениях и которого можно ввести в заблуждение. Нужно было использовать это преимущество в рамках всей операции. Связаться с ротой по радио по-прежнему не удавалось. Приняв решение, я приказал снова развернуть башню вперед, в походное положение, и приказал: «Танк — марш!» Нам хотелось уничтожить вражеские танки, но это переполошило бы противника по всему фронту. Кроме того, этим должен был заняться шедший за нами Фраушер. По его словам, экипажи вернулись в брошенные танки. Он подбил все девять!

Сквозь вражеские позиции

Мы продолжали движение в направлении Манэя. Нас снова окружал лес. Американские пехотинцы, сначала по одному, а потом целыми колоннами, устремились из леса справа на дорогу. По какой-то необъяснимой причине противник отступал. Мы ехали прямо среди них, не особенно заботясь о безопасности. Ради экипажа (и в особенности механика-водителя) нужно было разобраться, в каком положении мы оказались. Мои ребята были напряжены, но сохраняли замечательное молчание, как, впрочем, и всегда в минуты опасности. Американские солдаты убирались с нашего пути, отпрыгивали в сторону, ругались и грозили нам кулаками. Они не узнавали в нашей машине немецкий танк, хотя я не таясь стоял в башенном люке и смотрел на них сверху вниз. На их касках, покрытых маскировочной сеткой, мерцали отблески лунного света. На их лицах было написано смятение.