– Ясно, спасибо.

Сел, внимательно изучил уведомление. Формулировка была вроде понятной, но в мою картину мира не вписывалась. Увольняли по куче статей: «прогулы; появления на работе в состоянии алкогольного, наркотического или иного токсического опьянения; неоднократное неисполнение работником без уважительных причин трудовых обязанностей; разглашение коммерческой тайны, в том числе разглашение персональных данных другого работника».

Всё стало запутаннее. Судя по реакции на мое появление в офисе, содержание уведомления уже ни для кого не было секретом. Я был уверен, что мое увольнение – самая обсуждаемая новость дня. Как же некстати я проспал!

Решив лично поговорить с Кацюбой, я прихватил уведомление и пошел к нему. В приемной Рита поливала цветы. Она включила музыку и, пританцовывая, передвигалась от цветка к цветку, подпевая Бейонсе. Заметив меня, смущенно замерла.

– Привет. Уже в курсе? – спросил я.

– Привет! Все в курсе. Шеф тебя видеть не хочет. Сказал, придешь – гнать тебя взашей. Ты что натворил-то?

– Да сам не понимаю. Вчера из командировки вернулся, все там нормально прошло, заказчик доволен…

– А ты не заметил, что в последнее время часто многого не понимаешь и все у тебя как-то само собой происходит?

– Рит…

– Да я что, я ничего. Просто поделилась наблюдением, ничего личного. Ты подумай: может, все-таки какой-то скелетик вывалился из шкафа?

– Да точно тебе говорю, ничего не вываливалось!

Я вспомнил события последних дней. Ничего страшного я не сделал. Наоборот, резко увеличил свою эффективность, приходил первым на работу. Да у меня все в руках горело! Если не считать замятую благодаря Лиде историю в командировке, то… Стоп! А если все-таки не замятую?

– Ага, вспомнил! – торжествующе воскликнула Рита, наблюдавшая за мной.

Я позвонил Лиде, стараясь не злиться на Риту. Она-то уж точно не виновата.

– Привет! Надо поговорить.

– Наконец-то, Резвей! Ты где? В офисе? Тут такое творится! Иди в переговорную, я сейчас буду!

Лида, конечно, поможет прояснить, что случилось. Но для начала я попробовал все-таки зайти к Кацюбе. Пусть наорет, но хотя бы буду знать причину увольнения из компании, которой отдал годы.

– Не надо, Сергей. Себе же хуже сделаешь, – остановила меня Рита.

Я вздохнул и отпустил ручку двери.

– Хорошо.

Выходя, услышал за спиной Риткин голос:

– Выше нос! Все будет хорошо!

* * *

Мы с Лидой закрылись в переговорной, и она начала объяснять:

– Не поверил Степаныч ни мне, ни тебе. Учуял запах перегара – мне утром замечание сделал, когда мы ехали на встречу. По тебе проехался: мол, ты совсем идиот, раз в командировке накануне важной встречи напился.

– Да откуда он знал-то, что я с тобой пил? – спросил я.

– Ну, привет, Резвей. Мы же на посадку шли вместе, он тогда уже заметил, что мы навеселе.

– Понятно.

Свет был выключен, жалюзи задернуты. Мы сидели в полумраке: я на стуле, она, облокотившись, на столе напротив. Шелест лопастей вентилятора разбавлял тишину.

– И это причина увольнения?

– Резвей, да у него ворох причин. Он когда к Кацюбе пошел, весь компромат на тебя собрал. У него там куча служебок – хамил, угрожал, сливал информацию якобы. Честно признаюсь: и от меня там была парочка, и от Кости. Юрку зачем обидел? Он тебя вообще бог весть в чем обвиняет: типа, ты на представительские проститутку снимал для личного пользования.

– Только одну? Невысоко он мои способности оценивает, невысоко.

– Резвей, ну что ты как маленький? Бог с ним, с Юркой этим. Ты думай, как тебе выпутываться. К Кацюбе ходил? Хочешь, я с тобой пойду? Объясню, что и как! – горячилась Лидка. – Обоих вряд ли уволит, кто у него останется – Костя да Юрка, что ли? А работать кто будет?

– Лид, спасибо, но не надо. Постараюсь сам ему все объяснить. А вообще, знаешь, сюрприз хоть и неприятный, но чего-то подобного я ждал.

Лида вопросительно посмотрела мне в глаза.

– Ты же помнишь, каким я был. Я же всем помогал, всем старался угодить… Ну, и посадил на шею. Тебя любил очень, а ты этим пользовалась, разве нет?

Лидка шмыгнула носом и прошептала:

– Помню.

– А когда понял, что больше так жить не могу, надо развиваться, научиться отстаивать свою позицию, так сразу все и началось. Был добрый лох, а стал агрессивный чудак, который не то что не сделает за тебя твою работу, а еще и сверху нагрузит.

– Сереж, а мне нравится, как ты изменился.

– Спасибо, я уже догадался в командировке, что нравится, – попробовал пошутить я.

– Да ну тебя, – отмахнулась она. – Ты знаешь, может, все это и к лучшему. Сменишь обстановку, коллектив – пусть сразу увидят тебя нового. Мы-то помним тебя прежним, отсюда у ребят и неприятие…

Раздался стук, дверь приоткрылась, и появилась голова Панченко.

– Лида, ты тут?

– Блин, явился! – зло прошептала Лидка. – Я побегу. Держись!

– Спасибо тебе, Лид, – я пожал ее руку. Она опустила взгляд, помолчала, вскинула голову, чмокнула в щеку и ушла.

– Что ты там делала? – услышал я возмущенный голос Панченко. – С ним?

– Не твое дело, – ответила ему стерва Лидка.

Остаток дня я провел, сдавая дела, складывая в коробку личные вещи и собирая подписи на обходном листе. В бухгалтерии провели расчеты, и выяснилось, что мне ничего не должны, все съел заем. Не до конца понимая, в какой глубокой финансовой пропасти оказался, я все же попытался договориться с бухгалтерией о пролонгации займа – мало того что я почти на мели, так на мне еще и кредит. Бухгалтерия отправила меня к генеральному.

Я снова пошел к Кацюбе, но его не было на месте.

– Сереж, – позвала меня Рита, пока я раздумывал, ждать ли шефа.

– Да?

– Я хочу сказать, что с твоим опытом и способностями найти новую работу – не хуже, даже лучше этой – ты сможешь очень быстро.

– Откуда ты знаешь, Рит?

– Просто знаю, – серьезно сказала она. – Верь мне.

– Верю, – сказал я и пошел собираться.

Прошелся по отделам, прощаясь, пожал руку каждому, невзирая на отношения. В глазах некоторых видел злорадство и лживое сочувствие. Другие искренне переживали за меня, но большинству было все равно. Не уверен, что кто-то вспомнит об этом уже вечером.

Миха с Левоном неловко помялись, пообещали звонить, помочь рекомендациями, предложили на выходных посидеть, отметить мой «выход на волю». Милка Чердаклина разревелась, сказала, что еще ничего не потеряно, она будет жаловаться… Кому, о чем?