– Хорошо, что люди подтягиваются, нам нужны рабочие руки.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а затем Глафира подошла и на глазах у обомлевшей публики мягко обняла и поцеловала Марка.

– Спасибо тебе, – прошептала она, на секунду кладя ему голову на грудь.

– Ой, Ташенька, что ж это делается, – тут же заголосила Клавдия Семеновна. – Дай порадоваться за тебя, детонька!

И тут же полезла с поцелуями и объятиями, но была остановлена Марком. Медленно и доходчиво, глядя настырной тетке прямо в глаза, тот объяснил:

– Радоваться будем, когда дети вернутся. А пока за работу!

– Ах, какой мужчина, – все-таки не выдержав, всплеснула руками Клавдия. – С четырьмя детьми берет, подумать только! Не перевелись еще на свете принцы. Очень я рада за тебя, Ташенька.

Поймав еще один выразительный взгляд Марка, Клавдия спешно попятилась в направлении сада.

Резким шагом Марк направился к Даниле. Не доходя пары метров до хлыща, явившегося на рабочую площадку в модных джинсах и светлой футболке, наклонился и поднял тяжелый камень, весь покрытый толстым слоем копоти. Не замедляя шага, Марк практически врезался в Данилу и едва ли не ткнул его камнем в живот. Тот охнул и подался немного назад, хватая булыжник. Футболка была безнадежно испорчена.

– Ой, извини, – скривился Марк. – Надеюсь, в будущем уже изобрели пятновыводители?

Данила собирался сказать в ответ что-то резкое, но тут камень заскользил, и он, в попытке сберечь хотя бы джинсы, неловко попытался его перехватить одной рукой, в результате чего тяжелая глыба рухнула ему прямо на ногу.

– Черт! – завопил он.

– Данечка, сыночек, что случилось? – тут же заволновался Генрих Карлович.

– Все в порядке, – заверил его Марк. – Просто Данила с излишним энтузиазмом подключился к работе.

– Все в порядке, папа, – подтвердил сквозь зубы Даня и наклонился, чтобы поднять проклятый камень.

– Мы относим обгоревшие останки вон туда. – Марк указал ему на противоположную сторону улицы, рядом с проезжей частью – единственное место, куда смогут подобраться мусоровозы.

– Ясно, – процедил Даня и потащил камень в указанном направлении. Судя по проклятиям, раздавшимся спустя несколько минут, до нужного места он со своей ношей так и не дошел.

Работа закипела, завертелась. Даже Анна Ивановна чувствовала небывалый душевный подъем. Все происходящее напомнило ей о субботниках ее юности, когда они дружной компанией веселых молодых людей пытались сделать мир чуточку чище.

Она пыталась быть полезной, время от времени подбирала обгоревшие растения и стаскивала их в общую кучу. Внимательно разглядывая каждую веточку, силилась обнаружить признаки жизни. Когда ей это удавалось, она радовалась как ребенок и пару раз даже засмеялась.

Анна не лукавила перед самой собой: не в растениях было дело, а в Генрихе, который в перерыве между веселыми шутками-прибаутками и раздачей еды всем страждущим не сводил с нее глаз. Анна вдруг снова почувствовала себя молодой, красивой и нужной. Отчаянно захотелось дышать полной грудью.

* * *

Никто не пришел. Она собрала сегодня педагогический совет, чтобы обсудить новые инициативы Министерства образования и продумать план подготовки к новому году. Сама пришла в учительскую чуть раньше и удивилась отсутствию людей. Легкомысленно списала это на затянувшийся обед, но спустя десять минут начала волноваться. Татьяна распахнула дверь в коридор – ни звука. Все учителя и дети словно испарились.

Вначале ей показалось, что произошла ошибка. Возможно, она неправильно озвучила дату? Вернувшись в учительскую, Татьяна уставилась на большой настенный календарь, висевший на стене, в котором обычно отмечали важные даты. Сегодняшнее число было обведено красным цветом и рядом стояла надпись: «Педсовет». Но никто не пришел.

Что это? Бойкот? Забастовка? Они что, все сговорились за ее спиной, будучи уверенными, что всех сразу она уволить не сможет? Но почему? Что она такого сделала? Позаботилась о детях? Попыталась спасти их от непонятной наркоманки?

Словно безумная, Татьяна Николаевна заметалась по школе, одну за другой дергая ручки дверей в тщетной попытке обнаружить в школе хотя бы одну живую душу, кроме нее самой. Все двери были заперты.

Она спустилась в фойе и уставилась на абсолютно пустой школьный двор. Обычно в нем кто-нибудь да ошивался: старшеклассники слушали музыку после уроков или детвора помладше каталась на велосипедах.

Но сегодня во дворе было пусто. Словно в книжке «Палле один на свете», которая в детстве наводила на нее священный трепет. Остаться в полном одиночестве было для нее самым страшным кошмаром.

Что было мочи Татьяна закричала. Ее крик, полный отчаяния, оттолкнулся от стен и понесся вверх, в небо, спугнув птиц, сидевших на крыше. Крик ненависти и бессилия. Крик отчаянно несчастного человека.

– Татьяна Николаевна? – Она подскочила на месте и чуть было снова не завизжала, на этот раз от ужаса. Работница столовой (Татьяна даже не помнила, как ее звали) с удивлением и интересом смотрела на директора.

– Все в порядке? – поинтересовалась она.

– Почему вы уходите посреди рабочего дня? – взвизгнула Татьяна, окидывая взглядом, полным ненависти, тетку, надевшую верхнюю одежду и держащую в руках разномастные котомки.

– Ну так как же, – растерялась та. – Мы же все к Таше сегодня, помочь ей убрать, ей же дом надо строить, – забормотала она.

– К Таше? – прохрипела Татьяна. Голос ее от волнения сорвался.

– Ну да, горе-то какое, дом сгорел, надо побыстрее новый отстраивать, а то ей детишек не вернут. Вы тоже приходите, – запричитала тетка, – там все руки на вес золота.

Ничего не ответив, Татьяна развернулась и медленно побрела к своему кабинету. Услышала, как хлопнула дверь в фойе. Работница ушла. К Таше. Войдя в кабинет, Татьяна с трудом достала из сумки мобильный телефон и набрала номер единственного человека, который ее любил. Но едва теплое «Алло» Эдуарда послышалось из трубки, как она зарыдала.

Она рыдала так горько, как не плакала даже тогда, на остановке, когда жизнь впервые свела ее с этой Ташей. Муж деликатно молчал, ни о чем не спрашивая, давая ей возможность прийти в себя. А потом заговорил. И чем больше он говорил, тем легче делалось Татьяне. Какой же дурой она была! Да, он прав. Он, как всегда, прав. Это как операция – вначале нужно сделать больно, чтобы потом было хорошо.

* * *

После полудня к рабочей группе присоединились вернувшиеся из школы детишки и учителя, и началась такая кутерьма, что сложно было разглядеть, кто на самом деле помогает, а кто наводит еще больший беспорядок, как, например, сын Генриха Карловича.

Он умудрился несколько раз свалиться, один раз угодил в навозную жижу, провалившись под обгорелые доски уличного туалета. Под общий хохот Даня попытался оттереть модную одежду от следов катастрофы, но в конце концов сердобольная Светлана Фоминична отправила его в душ и снабдила старым узбекским халатом. После чего он окончательно прекратил работать и, вернувшись назад, принялся травить байки. Анна Ивановна слушала краем уха. Судя по регулярным взрывам хохота, его рассказы очень нравились местным дамам.