– Да умрет Дональд, только его вначале на второй срок изберут, – вещал Даня. – А Мелания его богатой вдовой останется и выйдет замуж за своего охранника.

– Ой, если бы мне столько миллиардов оставили, я бы в жизнь ни за кого больше замуж не вышла, стирай им потом носки и вари борщи, – не одобрила поступок первой американской леди Клавдия Семеновна.

– Вот умная ты баба, Семеновна, а иногда такую чушь несешь, – возмутился Григорий Антонович, которого Марк пристроил вместе с его граблями на самый легкий участок работы – расчищать уже расчищенное место. – Можно подумать, она сама это все стирает и варит, у нее же горничные есть!

– Горничные – это ваш век, – скривился Даня, – в будущем все делают роботы.

– Ой, не смеши меня! – возмутилась Клавдия. – Какой же робот может сварить борщ?

– Да любой! Задаете программу, и он сам берет продукты на умной кухне и все делает. Хотите – постный, хотите – щавелевый, хотите – с фасолью. Кстати, есть чё поесть? – поинтересовался Даня, почесывая тело под колючим халатом и вызывая полный ненависти взгляд Марка.

Тот взял на себя самую тяжелую часть – фундамент. Вместе еще с одним парнем, местным дурачком, обладавшим недюжинной физической силой, они уже успели проделать большую часть работы. Марк ни разу не прервался на перекус, сделал лишь несколько глотков воды, время от времени наблюдая за всем происходящим, и если замечал, что кто-то слишком отвлекся от своей задачи, мягко направлял его в нужное русло.

Данила бесил его неимоверно. Он был всем тем, что Марк ненавидел в мужиках: бесчестное ленивое трепло. Просто удивительно, как ему удалось буквально за полчаса собрать вокруг себя целый круг молоденьких мамаш, поглядывающих на него с большим интересом и подхихикивающих в ответ на все его несусветные глупости.

– Руки и ноги будут печатать на принтере. Вот если кому не повезло с фигурой, в отличие от вас, – польстил он молоденькой мамочке, на скромный взгляд Марка, обладающей лишним весом и слишком рыхлой кожей, – то можно прийти в клинику и заказать себе модуляцию ног.

– А что хорошего, если все как куклы эти будут, ну как их там, страшные такие, тощие? – попытался вспомнить Григорий Антонович.

– Барби, – подсказала Анна Ивановна, обнаружившая в земле живой корень растения и заботливо освобождающая его от обгоревших листьев и веток.

– Да, точно. И что же теперь, по улицам ряды Барбев этих будут маршировать?

– Ой нет, Барби – это вчерашний день, больше никто с ними не играет и не вспоминает, их разве что в музее каком-то можно отыскать, – запротестовал Данила. – В будущем каждый ребенок получает рободруга – его дарит государство в первый день рождения ребенка, и он растет и изменяется так же, как и ребенок, находится рядом с ним с первого и до последнего дня. В будущем люди борются с одиночеством. – Данила уставился куда-то поверх плеча тихо подошедшей и слушающей его байки Глафиры. Да уж, фантазии этого путешественника можно было только позавидовать.

– Вот уж чего придумали! – воскликнула Клавдия Семеновна. – Чтобы какой-то буратино за тобой все время таскался. Как по мне, так иногда и одиночество неплохо.

– Иногда да, – кивнул Даня, соглашаясь. – Но все время – нет, одиночество – это болезнь настоящего и прошлого. Люди всегда одиноки. И лекарство от этой болезни еще не изобрели.

Повисло неловкое молчание. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Глафира повернула голову и замерла. На другой стороне улицы стояла Татьяна Николаевна и не сводила с нее глаз.

Директор выглядела настолько жалко и нелепо, что Глафира едва сдержала возглас удивления: что она здесь делает? Пришла добить ее?

Резко развернувшись и оторвавшись от толпы, она вышла за пределы участка, пересекла улицу и, вплотную подойдя к директрисе, молча уставилась на нее.

– Я… – Татьяна отвела глаза в сторону и облизала пересохшие губы. Глафира словно впервые видела ту, что по нелепой прихоти причинила ей столько боли. Она постарела, еще молодое лицо избороздили глубокие морщины, в сероватых волосах – густая проседь. Татьяна словно олицетворяла собой горе и несчастье. Какая нелепая и жалкая женщина, на нее даже невозможно было сердиться.

– Я хотела узнать, могу ли я… – Татьяна снова запнулась. – Могу ли я чем-нибудь помочь?

– Ишь, явилась не запылилась! Да если бы не ты, никому помогать не пришлось бы! – Клавдия Семеновна заторопилась к ней через улицу, крича громко и отчетливо, чтобы ни одно ее слово не прошло незамеченным.

Татьяна ничего не ответила, лишь подняла взгляд на Глафиру. А та смотрела поверх ее головы на отцветающее село. Легкая дымка опускалась на дома и сады, холодные капли уже дрожали в воздухе, ветер становился все пронзительнее, но ни один человек, включая ее саму, этого не замечал. Казалось, пожар, спаливший дотла ее дом, растопил лед ее души.

– Конечно, нам нужна любая помощь, – кивнула она и протянула Татьяне руку. – Идемте, я покажу, что можно сделать.

В полной тишине женщины пересекли улицу и вернулись на участок. Люди, сбившиеся в небольшие стайки, не знали, как им реагировать. В их картине мира виновницу несчастья стоило бы линчевать. Но Глафира – она была другой, и она всегда поступала правильно.

– Ну, погрустили – и хватит, за работу! – встрепенулся Даня, в один момент разряжая атмосферу и хватая несколько саженцев роз, которые выделили Глафире неравнодушные соседи, принялся показательно втыкать их в специально выкопанные лунки.

– Что ты делаешь? – Глафира остановилась и с удивлением уставилась на него.

– Как что? Розы сажаю, что непонятного! – возмутился Даня, раздосадованный тем, что Глафира не оценила его трудовой порыв.

Татьяна не выдержала и хихикнула.

– Это какой-то особый способ из будущего? – фыркнула Глафира, отказываясь принимать Данины слова за чистую монету.

– Почему? – искренне удивился тот, на несколько мгновений приостановив свои действия. – Что не так?

– Не так? – Не выдержав, она рассмеялась. Впервые с того страшного момента, как у нее забрали детей. – Да ты же сажаешь их вверх ногами!

– Фигня! – уверенно возразил Даня и вернулся к своей работе. – А ты молчи, женщина, и не мешай мужчине работать, если уж ничего в этом не понимаешь, – сообщил он ошарашенной Глафире и продолжил свои нелепые действия.

– Ох и клоун, – покачала головой Клавдия Семеновна и вдруг улыбнулась, парень был ей действительно симпатичен.

Генрих Карлович, все это время наблюдавший за сыном, не выдержал и осмелился мягко вмешаться:

– Данечка, они правы, нужно перевернуть саженцы. Корни в землю, все остальное наружу.

– Ну и ладно, – пожал плечами Даня, ничуть не смутившись. – Садовода из меня не вышло, пойду с Жоржиком поиграю, да, Жоржик? – обратился он ко псу, сидевшему возле Глафиры. – Мне тоже скучно, пойдем, палочку тебе брошу, что ли.